И он уходит в компанию других однокашников, там шумно и весело, и кто-то приволок четверть литра шампанского в бутылке из-под лимонада, и все пьяны не столько от микроскопической дозы спиртного, сколько от собственной изобретательности…
«А ты, Хмель? С тобой не захмелеешь…»
– Ирена! Ирена! Ирена!..
Детские голоса.
Это ее дети?!
– Ирена!..
Она стоит на снегу.
Хорошо бы еще хоть что-то, кроме снега, увидеть.
Она протерла глаза, и они показались такими маленькими на ощупь, а отекшая рука – такой большой…
А, вот оно что.
Десяток ребятишек от восьми до двенадцати гоняет шайбу по поверхности круглого озера. Справа и слева – импровизированные ворота, по два пластмассовых ящика из-под бутылок. От пацанов валит пар. На заснеженном берегу валом сброшены куртки и шубы. Мелькание ярких свитеров и шапочек провоцирует рябь в глазах, кое у кого из хоккеистов на спине пристрочен номер, у самого младшего, щекастого и круглого, на ветровке нарисованы клыкастые челюсти и написано «агрессор»…
Все это Ирена разглядела в мельчайших подробностях. С эффектом, можно сказать, присутствия. Мальчишки азартно вопили, коньки аппетитно резали лед, тяжелая шайба стукалась об увитые изолентой клюшки…
Ирена огляделась в поисках Река. Нет рыцаря, пусто…
Бред.
– Бред, – сказала Ирена жалобно.
Гол. Забившая команда возликовала; Ирена содрогнулась от мощного вопля полудесятка мальчишечьих глоток.
Бред ли?
Она сделала шаг. Другой…
Мальчишки не обращали на нее никакого внимания.
Их тренер – тоже.
Тренер сидел на низкой некрашеной скамеечке, Ирена видела его спину и затылок.
Широкие плечи, обтянутые потертой курткой. Непокрытая голова, чуть вьющиеся волосы с изрядной долей седины. Мальчишки носились и орали – единственный зритель наблюдал спокойно, чуть снисходительно, иногда делал отметки в записной книжке.
Ирена шагнула еще. Оступилась, еле удержалась на ногах.
Мальчишки вопили – ей казалось, что беззвучно.
– Анджей…
Он обернулся.
В какую-то секунду ей показалось, что сейчас он вернется к своему делу. Преспокойно обернется к играющим мальчишкам, еще и прокричит им в поощрение что-нибудь вроде «давай-давай»…
Сколько раз она ошибалась? Видела ЕГО в других людях?
Первый раз – давным-давно, в машине Семироля. Потом – в том склепе-небоскребе, дворце Толкователей, когда свет слепил глаза, а голова торчала в пасти каменной зверушки. А теперь слепят солнце и снег…
– Привет, Хмель. Ты неважно выглядишь.
– Привет, Кромар, – отозвалась она в тон. Просто по инерции. – Зато ты выглядишь превосходно.
Он поднял брови:
– Не узнаю тебя… Где же отсроченная реакция?
– Просто время здесь идет слишком медленно, – отозвалась она шепотом.
Хотелось спросить что-то совсем уж глупое. Например: «Это действительно ты?!»
Что ему сказать-то? Господи, Создатель, о чем с ним говорить? После всего, что случилось?!
Она действительно плохо выглядит. Просто ужасно. Но… «Неважно выглядишь» – все, что может сказать человек, впервые увидев свою бывшую жену с огромным животом?!
Она так и топталась бы, переминаясь с ноги на ногу, если бы тот, кто сидел на скамейке, не подвинулся. Будто приглашая усесться рядом.
Мальчишки верещали. С момента, когда сидящий на скамеечке обернулся, было забито уже два гола – по одному в каждые ворота; наверное, со временем действительно творилось что-то неладное. Или оно попросту приспособилось к ритму Ирениного восприятия?..
– Кто это? – она указала на мальчишек.
Он пожал плечами:
– Да так…
– Одна моделька?
– Да… Одна моделька. Ты угадала.
Иренина длинная тень на снегу казалась автономным, совершенно самостоятельным существом.
– Садись, Хмель…
Она присела на самый краешек скамейки.
– Го-ол! Го-ол!! Двести восемнадцать-двести шестнадцать!..
Мальчишки не выглядели усталыми. Шайба, мир клином сошелся на шайбе, никто даже не взглянул на Ирену… Хоккеисты были нелюбопытны – или попросту не видели ее?..
– Что же ты молчишь, Хмель?
– Разве нам не о чем помолчать?
Тот, что сидел рядом, удовлетворенно хмыкнул. Кивнул на мальчишек с некоторым самодовольством:
– Тебе нравится?
Она молчала.
– Ты плохо обо мне думаешь, Хмель.
– Разве? – удивилась Ирена.
Ее длинная тень достигала макушкой льда.
Хорошо бы вспомнить что-то хорошее. Что-нибудь теплое, связанное с Анджеем… Это было бы очень кстати. Потому что в момент, когда от нее требуется проявить все свои силы и способности – в этот самый момент она уже ни на что не годна. Обидно.
Коньки оставляли на льду белые бороздки, в них преломлялось солнце, казалось, что лед подернут светящейся паутиной. Алмазной пылью носились подхваченные ветром снежинки.
– Красиво, правда? – спросил Анджей.
Ирена прищурилась.
Наваждение было мгновенным. Перед глазами у нее потемнело, снежинки обернулись рассеянными в пустоте светлячками – безумно величественное, редкое в своей красоте зрелище… Кажется, нечто подобное она испытала, когда в шесть лет впервые попала в планетарий. Но там была тень, слабое подобие мира, открывшегося Ирене в эту минуту…
Снег снова стал белым. Черная шайба улетела в сугробы, мальчишка в бордовом свитере полез извлекать ее, прочие азартно поторапливали…
– Красиво, – сказала она еле слышно.
И впервые решилась посмотреть ему в глаза.
Нет, он не изменился. С таким же лицом он мастерил свои спичечные «модельки», колдовал за компьютером, кормил голубей…
Наверное, он похож был на вдохновенного дирижера за пультом. Во всяком случае, глаза его казались скорее упоенными, чем безумными.
– Анджей…
– Да?
– Ты удовлетворен?
Над озером стояло, повторяя его форму, круглое облако.
– Гм… Видишь ли, Ирена. Удовлетворен бывает бык-производитель, только что покрывший половину стада…
Облако медленно поворачивалось, приобретая странно знакомые очертания; призрак спирали, два залихватски завернутых рукава…
– Слишком трудно, Ирена… и ведь совершенства не бывает. Оно и не нужно никому, совершенство…