Он был по-прежнему огромный и грозный. Он никогда не бросал слов на ветер, но я знала, что именно сейчас он говорит впустую: потерянную власть так просто не вернёшь.
Половина ночи прошла. Теперь, когда бой кончился, возбуждение схлынуло — а сил почти не осталось. Глядя в огонь, я чувствовала, как слипаются глаза. А ведь я могу ходить между мирами; могу вернуться домой, лечь в свою кровать, вытянуть усталые ноги…
Сидеть со Швеёй на боку было неудобно. Я вытащила меч и положила себе на колени. На тонком лезвии отражался свет костра. «Он обладает свойством соединять разорванные связи, помогает в поиске пропавшего и спрятанного, лечит от беспамятства, у некоторых народностей служит для освящения церемонии брака, сшивая узами жениха и невесту…»
Лечит от беспамятства. Помогает в поиске пропавшего. Вот этот меч в моих руках, но что мне делать теперь?
Я положила ладонь на рукоятку. Никто в жизни не учил меня драться на мечах: хватало магического посоха. Швея казалась лёгкой, но со странно распределённым балансом: центр тяжести был сдвинут к острию, к «игольному ушку».
Филумена, ни на кого не глядя, подкладывала деревяшки в костёр. Догорало чьё-то удобное кресло, в котором год за годом отдыхали, вязали, беседовали, держали на коленях внуков. Точно так же догорит Королевство; стряхнув сон, я поднялась, держа меч в правой руке, а посох — в левой.
— Мне пора.
— Послезавтра на рассвете я приведу их, — сумрачно сказал Уйма.
— Береги свою печень, — я улыбнулась через силу. — До встречи, друг…
Он обнял меня, звонко хлопнул по спине. От него пахло дымом и кровью.
Печальное и страшное зрелище — город, оставленный жителями. Чернели «звёздами» разбитые окна, покачивались открытые ставни, валялись прямо на дороге потерянные, брошенные, вывалившиеся из мешка вещи. И не было ни души, не было даже крыс, даже кошек. Я шла по грязной мостовой, обходя по большой дуге все подозрительные предметы — чаще всего это были просто тюки или кучи тряпок, но два или три раза попадались и мёртвые тела.
Я не хотела смотреть ночным зрением, слишком грустно и жутко было всё это видеть. Но темнота стояла полнейшая, небо опять затянуло тучами, и даже звёзд не было видно. Я почувствовала жар в ладони, сжимающей посох, навершие разгорелось зеленоватым мерцающим шаром, и в этом-то призрачном свете я зашагала по главной улице вверх.
Меч был по-прежнему у меня в опущенной руке. На ходу, чтобы согреться и взбодриться, я взмахивала им, нанося воображаемые удары и так и эдак. Меч — это не пистолет, из которого щуплый ребёнок может застрелить умелого воина; умом я прекрасно понимала: случись что — Швея мне скорее помешает, чем поможет. Но очень приятно слушать свист рассекаемого сталью воздуха, когда идёшь один по покинутому городу…
Отражая свет посоха, лезвие слабо светилось зелёным. Я то ускоряла шаг, то, вспомнив об усталости, начинала спотыкаться. Пустыня дрожит под шагами Саранчи; у меня в руках меч, который поможет найти Оберона, надо только добраться до замка, разыскать Максимилиана, расспросить Гарольда…
Швея странно дёрнулась в моей руке — стала тяжёлой и сразу очень лёгкой, будто картонной. Я удивилась, подняла меч, всматриваясь в блики на остриё, и вдруг Швея рванулась так, что я едва не выпустила её: казалось, кто-то невидимый взялся за клинок и резко потянул на себя.
Сделалось очень сыро. Булыжники мостовой под ногами сменились мягким ворсом. Очертания домов изменились. На одно ужасное мгновение мне показалось, что я снова в непонятном мире, где женщина с тряпичным драконом истерично кричит с порога: «Кто тебя подослал?!»
Я зажмурилась — и, широко открыв глаза, посмотрела ночным зрением. Помотала головой, не веря глазам; дома, запертые лавки, дворы, брошенные телеги были опутаны тонкими цветными нитями, и целый ковёр шевелился у меня под ногами. Я была на изнанке!
Я посмотрела на Швею в своих руках. Что там говорил изгнанный алхимик… Что Швея соединяет лицевую сторону мира с изнанкой… А ведь Максимилиан был уверен, что на изнанку можно выйти только вдвоём!
Вспотев от ужаса, я принялась беспорядочно махать мечом. Со стороны это выглядело, наверное, забавно, но наблюдать было некому. Прошла долгая минута (пот катился по мне градом, меч готов был выскользнуть из мокрой ладони), прежде чем меня всё так же бесшумно и просто вышвырнуло на лицевую сторону мира. Швея дёрнулась, перед глазами помутилось — и вот, пожалуйста, разграбленный город безо всяких изнаночных ниток.
Я выдохнула. Вытерла лоб рукавом. Спасибо, Ланс, вот это подарок… Следы Оберона сохранились на изнанке. Красная нитка; отверстие в клинке — как игольное ушко… Надо только вдеть нитку в иголку…
А нитка-то у Максимилиана!
Я почувствовала угрызения совести. Некромант до сих пор не знает, где я и куда подевалась. Он не знает, что я получила меч, что людоеды взбунтовались и уплыли, что принцу Александру, возможно, известно больше, чем он говорит вслух… А как там Гарольд и надёжно ли сторожат принца-деспота?!
Я пустилась бежать, подпрыгивая, пролетая шагов десять по воздуху и снова отталкиваясь от мостовой. Я бежала, зажав в одной руке посох, в другой — Швею; дорога вывела меня на круглую площадь, где огромной тушей темнел Храм Обещания, превращённый в Музей Того, что Следует Помнить. Двери стояли настежь — наверное, и в музее похозяйничали мародёры…
Внутри мерцал огонёк. Я остановилась у каменного крыльца. Есть там кто-нибудь? Может быть, это некромант?
Оберон велел устроить этот музей для того, чтобы люди помнили. Он велел собрать там все памятные вещи… А разве сам Оберон — это не То, что Следует Помнить?!
Прыгая через две ступеньки, я ворвалась в Храм-Музей. Он был такой большой и высокий, а огонёк горел в глубине; звук моих шагов загрохотал эхом под сводами, как будто шла колонна великанов.
— Ваше величество!
Заколыхалась свечка. Она был одна, почти полностью оплывшая, похожая на толстый корчеватый пень. Я огляделась; из темноты выступали экспонаты, нависала над головой носовая фигура какого-то корабля, и на ней отчётливо были видны следы крысиных зубов. Дикарский наряд на подставке казался страшным человеком без головы, один рукав был оторван. Гобелены казались ещё тусклее, чем я запомнила их в прошлый раз, и влага оседала на старинном заржавленном оружии.
Кроме меня, в Храме-Музее никого не было. Вещи, которые должны были хранить память, оказались банкротами, потерявшими всё, что им было доверено.
Я ударила посохом о камень. Вспышка вылетела вверх, под купол, и на секунду озарила его изнутри: позеленевший, в потёках, в серых тряпках старой паутины. Я ударила ещё раз, мне хотелось снести это предательский музей, сжечь тут все, разогнать крыс и пауков… но в этой новой вспышке я увидела человеческую фигуру в темноте, в далёком закутке храма.
— Эй! Здесь кто-то есть?!