Сколько может стоить дом со всем содержимым? А ещё поместье? Если отдавать целиком — выйдет дешевле, но распродавать всё это великолепие в розницу хлопотно и долго, где прикажете искать, например, покупателя на этот роскошный ночной горшок?..
Ивилина переменила позу; под белым шёлком колыхнулись груди, как две огромные капли, смолистые капли со ствола исполинской сосны, мне показалось, что я даже запах ощущаю — свежести, смолы и леса…
С другой стороны, кто сможет купить всё это одновременно, какой богач, какой золотой мешок? Не выйдет ли ненужных кривотолков, не пожелает ли герцог Тристаг, к примеру, получить часть денег в виде налога на продажу?..
— Как вы прекрасны!
Кто это сказал? Неужели это я опустился до банальности?! Да и голос прозвучал как-то тускло — как будто я залез не в спальню к роскошной даме, а на отсыревший безрадостный сеновал…
Ивилина таинственно улыбнулась. Я должен любить её, подумал я с испугом. Иначе выходит, что я корыстолюбивый расчётливый соблазнитель, негодяй и прочее. Я немедленно должен ею восхититься!..
С опаской ступая по необычайно ворсистому ковру, я приблизился к возлежащей даме. На белой ночной сорочке имелся кокетливый чёрный бантик — знак траура по мужу.
…А кстати, сколько времени продлится траур? Успею ли я жениться на ней за оставшиеся десять месяцев?
Я мысленно застонал. Опустился на колени, едва не задев некстати подвернувшийся горшок; Ивилина протянула мне руку, пальцы пахли незнакомыми духами, я поцеловал розовую ладонь, а затем, подумав, легонько укусил красавицу за мизинец.
— Ах, — сказала Ивилина. — Шалун… Насмешник, Ретано, откуда ты взялся, чудо, я не в силах противиться… силе, исходящей от тебя страсти…
Я часто задышал. Во мне боролись двое — неистовый любовник и холодный оценщик, и ни один не мог победить. И оба ужасно мешали друг другу.
— Сегодня… ты такой… ты молчишь. И я замираю… Когда ты молчишь и вот так смотришь, Ретано, моё сердце уходит в пятки, ты пугаешь меня, Ретано… это сладкий страх…
Любовник, неся потери, всё же теснил оценщика с занимаемых позиций. Мои руки сами собой легли на тёплые плечи зеленоглазой красавицы; Ивилина вздрогнула, полураскрыла губы, и этот её порыв доконал оценщика надёжно и навсегда.
— Рета-ано…
— Любовь моя…
У её губ был свой собственный, одуряющий запах. Вся одежда, оказавшаяся на мне в тот момент, оказалась вдруг лишней.
— Рета-ано…
На короткий миг я забыл, где нахожусь. И о том, кто такая Ивилина, и о собственных стеснённых обстоятельствах; этот момент стоил жизни — но именно в эту минуту в дверь спальни оглушительно забарабанили тяжёлые неделикатные кулаки:
— Госпожа Дэр! Откройте, немедленно откройте, госпожа Дэр!
Губы моей прелестницы мгновенно сделались холодными и безжизненными. Тонкие пальчики капканом сдавили мне запястье.
— Ретано… О нет. Скорее…
Дверь, казалось, готова была слететь с петель. Торопиться, на мой взгляд, было уже некуда.
— Бегите, Рекотарс… Ради Неба… Скорее прочь…
Ивилина метнулась к окну, выглянула вниз, испуганно отшатнулась, прошептала со слезами в голосе:
— Сторожат… Это Крод, это он, скотина… — и мне, уже без слёз, с плохо сдерживаемой злостью: — Вы погубили меня! В постель!
Последнее распоряжение настолько не вязалось с происходящим, что я заколебался.
— В постель! — прошипела Ивилина, теряя остатки томности. — Чтобы не нашли… с головой!
Как был, в одном сапоге и рубахе нараспашку, я кинулся под балдахин и зарылся в груду одеял, а расторопная Ивилина подкинула мне вслед недостающие части моего гардероба.
— В чём дело? — громко спросил её спокойный сонный голосок.
Стук оборвался.
— Немедленно откройте дверь, — с торжеством потребовали снаружи. — Есть сведения, что в дом пробрался вор!
Под одеялами нечем было дышать. Я, конечно, мечтал оказаться в этой постели — но не в таком же виде!
— Вы разбудили меня, — с упрёком сообщила Ивилина, лихорадочно уничтожая следы моего пребывания. — Я с трудом заснула… Меня преследовали кошмары, поэтому я заснула при свечах…
— Немедленно откройте!!
Хотел бы я знать, что за самодовольный мужлан имел право так грубо и бесцеремонно вторгаться в личные дела моей Ивилины.
Звякнул, отодвигаясь, засов. Комната сразу наполнилась тяжёлыми шагами — вошедших было человек пять, не меньше. Моя шпага была тут же, под одеялом, — но дотянуться до рукояти означало выдать себя.
— В чём дело, Крод? — спросила Ивилина уже возмущённо. — Какое право вы имеете обращаться со мной подобным образом?
Вот-вот, подумал я уныло. Как по-моему, так и дверь отпирать не следовало. Дверь крепкая, авось бы устояла…
— Здесь душеприказчик вашего покойного мужа, с ним нотариус, — Крод был, судя по голосу, старше пятидесяти, — и я, как единственный родственник покойника, обязан способствовать тому, чтобы условия завещания соблюдены были в точности…
Последовала пауза. При слове «завещание» даже у меня сам собой подобрался живот.
— Условия? — негромко спросила Ивилина; она изо всех сил старалась держать себя в руках, но голос её всё равно выдал. Об условиях мужниного завещания она слышала, как и я, впервые.
— Подай бумаги! — велел кому-то другой, властный голос; по-видимому, это и был душеприказчик. После минутной тишины ко мне под одеяло донёсся явственный шелест бумаги.
— Ты не говорил мне, Крод, — изменившимся голосом сказала Ивилина. Душеприказчик её мужа издал горлом странный звук — не то усмехнулся, не то чихнул.
Снова зашелестела бумага.
— Вот, — торжественно заявил душеприказчик. — По сему документу всё имущество господина Рэгги Дэра, а также угодья, а также дом, а также поместье… переходит в собственность его жены, госпожи Ивилины Дэр… Да, «…владеть и пользоваться вышеуказанными богатствами в том случае, если на протяжении десяти лет со дня смерти мужа своего она сохранит целомудрие, не вступит в новый брак и не изменит памяти мужа, совершив блудодейство… Если же такой факт будет иметь место, то всё имущество господина Рэгги Дэра, а также… а также… и поместье… переходит во владение его троюродного брата, господина Тагги Крода, и в собственность его детей и внуков, если таковые будут…»
Я лежал в дамской шёлковой постели, под толстым слоем одеял, и мне было тоскливо. Тоненькая струйка воздуха едва просачивалась сквозь горы кружев, и пахла она не духами и благовониями — палёным пахла воздушная струйка, жареной судьбой несчастного Ретано Рекотарса.
Если во владениях герцога Тристага запрещены дуэли — может быть, здесь предусмотрено и специальное наказание для ловеласов?..