— Доброе утро, мама…
Тория Солль улыбнулась и кивнула. Алана вышла за дверь и несколько секунд стояла, прижавшись лбом к косяку.
— Говорят птенцу — не лети из гнезда, на воле кошки ходят, — бормотала нянька, обращаясь как бы сама к себе. — Ан нет, ш-шу… Полетели…
На полпути в гостиную Алане встретился Ретанаар Рекотарс.
Был ли брат её, Луар, так уж похож на этого человека, как она себе нафантазировала? Она ведь прекрасно помнит, что Луар был светловолосый и светлоглазый, а глаза Ретано черны до такой степени, что зрачок почти не виден. И в этой сплошной черноте остро посверкивают белые насмешливые звёздочки…
Алана перевела дыхание.
Она помнит, что Луар был до невозможности высок. Но ведь самой ей тогда было пять лет, она была пигалицей рядом со взрослым братом… А теперь она выросла, но Ретано всё равно кажется ей огромным, как дворцовый шпиль.
Она придумала их сходство?
Может быть, потому, что она помнит тепло и спокойствие, исходившие от старшего брата, и собственное щенячье доверие, и как удобно было обнимать его за шею… Может быть, у неё с Ретано происходит нечто подобное? Она ведь ревела у него на груди, но не испытывает ни стыда, ни смущения, а ведь она никогда не решилась бы так вот плакать в объятиях, например, отца…
— Доброе утро, принцесса. — Рекотарс был серьёзен, но белые звёздочки в глазах горели ярче обычного.
Как заворожённая, она шагнула вперёд и протянула ему руку:
— Доброе утро…
— Господин Рекотарс собирается нечто нам сообщить, — суховато сказали за спиной. Алана вздрогнула.
— Вы ведь хотели, господин Рекотарс, чтобы и Алана присутствовала тоже? — Танталь вежливо улыбалась, но Алана, знавшая её не один год, ясно увидела скрытую за улыбкой насмешку. И напряглась, потому что в умении высмеивать с Танталь не сравнится никто в этом мире, но если она вздумает шутить с Ретано — Алана без предупреждения вцепится ей в волосы. Человек, спасший её, дравшийся за неё, человек с острыми звёздочками в глазах не заслужил ни единого косого взгляда!!
Она чувствовала себя почти оскорблённой. Её спасителю не оказывали должных почестей. Танталь должна бы пол перед ним мести! Веником!..
— Что же мы стали? — Танталь по-прежнему улыбалась, но улыбка её была холодна, как покойник. — Господин Эгерт ждёт нас в гостиной.
Алана гордо вскинула голову. Ей хотелось взять спасителя под руку — непринуждённым жестом, как давнего друга; она почти решилась это сделать — но в последний момент испугалась.
Как будто его рука горячая. Как будто она может обжечься.
* * *
Всю ночь Танталь видела во сне повозки. Пустые повозки на продуваемом ветрами холме, зови — не дозовёшься. Люди, когда-то обитавшие под их плотными пологами, давно ушли в никуда, но женщине, бродившей среди вросших в землю колёс, мерещились то бренчание лютни, то ломкий мальчишечий голос, то начальственный бас, велящий живее опускать борта и разворачивать кулисы…
Лежали на земле пустые оглобли. Валялась, до половины прикрытая землёй, жестяная тарелочка, но вместо звонких монет в ней рос пучок травы. Ветер теребил полы дырявых плащей и истлевших платьев, трогал локоны облысевших париков; мелкий дождь сочился с неба, ветхого, как полог, портил слипшиеся перья на широких шляпах, и человеческая голова из папье-маше безобразно размокла, напоминая капустный кочан…
На рассвете Танталь заставила себя проснуться. Выбралась из сна, как из вязкой жидкости, долго умывалась ледяной водой, потом долго расчёсывалась перед зеркалом, удивлённо считая первые в её жизни седые волоски. Небо, эдак к тридцати годам она будет седой, как снежная горка, и на улице её будут приветствовать почтительно, как богатую старуху…
Она сухо рассмеялась, глядя в глаза своему отражению.
Слишком дорого обошлась история с Аланой. И — как утверждает непогрешимое чутьё — обойдётся ещё дороже. Недаром человек с блестящими чёрными волосами был вчера так обаятелен и речист. Он притащил за собой тайну, некое непонятное хотение, он нравился Танталь всё меньше и меньше, он был — а, вот оно, определение! — он был актёр, талантливо играющий предписанную роль…
Она, актриса по призванию, лучшие годы проведшая на подмостках бродячего театра, — она ни в грош не ставила талант лицедея, применяемый в настоящей жизни. Среди людей.
Сон о повозках посещал её не впервые; всякий раз после него весь день оказывался пропащим, Танталь опускала руки и ждала вечера. Сегодня она не могла позволить себе такой роскоши — черноволосый красавец обосновался в доме, маленькая дура Алана глядела на него круглыми глазами и думала, что умеет скрывать свои чувства. Эгерт… Эгерт так счастлив, что снова не мог спать, он не спит уже пёс знает сколько времени, он будет сегодня как пьяный, что бы ни взбрело черноволосому на ум — Эгерт ответит «да», и с радостью…
Этот, с блестящими волосами, спаситель Аланы. А то, что он лицемер и лицедей, — недоказуемо, Танталь не умеет делиться собственным чутьём, она сама не сразу научилась верить интуиции…
…Её задели его слова о комедиантах? Чушь.
* * *
В гостиной Соллей, такой просторной, что в ней можно было устраивать балы и поединки, меня неудержимо притягивали песочные часы.
То была замечательная вещь. Бронзовые фигурки на подставке можно было разглядывать сколь угодно долго; песок, солнечно-жёлтый, напоминал о жарких берегах и теплом прибое. Вряд ли я думал о чём-то, когда моя рука взялась за специальную ручку и перевернула изящный корпус, и сверху вниз побежала ниточка песка, такая тонкая, что и разглядеть-то её было непросто…
Я смотрел на бегущий песок, и волосы у меня на затылке медленно поднимались дыбом.
Нет ничего более жуткого, чем время. Его не видно. Его не ощущаешь; оно кажется безобидным — и потому осознание подлинной его природы приходит, как удар грома. Ты можешь овладеть магией, выстроить дворец и покорить сердца сотни красавиц — а вот поди-ка попробуй втолкнуть песок, горкой лежащий на дне стеклянной чаши, попробуй-ка втянуть его обратно!..
Моя жизнь утекала. Жизни других утекали тоже, но неспешно и незаметно, у них впереди ещё немереные горы песка, и только я, чьи песчинки сосчитаны, понимаю в жизни истинный толк…
— Господа… пусть причиной нашего знакомства послужило несчастье… я всё-таки несказанно рад. Род Соллей, — я механически скользнул взглядом по стенам, будто бы в поисках галереи фамильных портретов, — весь этот славный род воплотился сейчас в госпоже Алане, я счастлив был оказать ей услугу… И хоть, повторяю, я сделал бы то же самое для бедной сироты — спасти единственную наследницу Соллей велела мне сама судьба.
«И господин Чонотакс Оро», — добавил я мысленно.
Показалось мне — или мои собеседники поскучнели? В особенности эта особа, с запоминающимся лицом и не менее запоминающимся именем, Танталь? Что я сказал не так? Или Алана не единственная наследница?