Я с удивлением увидел, что теперь в руках у них не только ножи. Откуда-то взялись маленькие удобные топорики, дубины, крюки, цепи…
Не стоило ждать, пока меня заключат в кольцо. Я снова завертелся — спина-то у меня оставалась незащищённой; шпага, до сих пор выручавшая меня безотказно, вдруг дёрнулась в сторону, вокруг клинка петлёй захлестнулась цепь, у меня появился реальный шанс остаться против всей толпы с одним только кинжалом…
Я верно угадал направление. Ещё секунда — и шпага ушла бы в пустоту, да она и не понадобилась бы через мгновение: я едва успел уйти от удара в спину…
Не до конца успел. Ладно, время боли придёт потом.
Молодчики сопели. Их неудачливые товарищи истекали кровью на досках палубы, и всё возрастал предъявляемый мне счёт, но быть следующим никому не хотелось. Я нашёл спиной стенку пристройки и навалился на неё всем телом. Теперь я прикрыт хотя бы сзади, но сдаётся мне, что и моя кровь истекает вместе с бегущими секундами…
Лодка опасно плясала, скрежеща бортом о край пристани, всё сильнее раскачивались фонари.
А если девчонки здесь нет?! Если они бросили Алану в тёмной подворотне, если она сию секунду умирает в сточной канаве, если вся эта кровавая свалка совершенно напрасна?!
Краем глаза я увидел, как в лодку влезает Танталь. Заскрежетал зубами, молча проклиная несносную дуру; я сейчас не в состоянии ей помочь, вот на её пути вырастает пучеглазый матрос…
Я не видел, что произошло. Секунду спустя оказалось, что Танталь залепила парню башмаком по лицу — тяжёлым башмаком с деревянной подошвой. Матрос взревел, хватая руками пустоту, Танталь вывернулась из его объятий и пропала из поля моего зрения. Пёс, я не должен был отвлекаться…
— Режь его! Режь! Режь!!
И ругань, такая, что покраснеет и берёзовый веник.
Удивительно. Странно, как я успел среагировать, но всё же успел; нож, отбитый на лету, ушёл в сторону и, судя по звуку, глубоко врезался в дерево.
Прижавшись к надстройке, я потерял подвижность. Я растерял и значительную часть сил, но не торчать же вот так, готовой мишенью; я отступал вдоль борта, когда топор, рубивший перед тем канат, устремился мне наперерез.
Он был широк и тяжёл, этот топор, его полукруглое лезвие казалось растянутым в улыбке щербатым ртом; меткая рука, не привыкшая промахиваться, крутанула топором в воздухе и пустила в полёт, и, грузно проворачиваясь, топор устремился мне в лицо.
Несколько мгновений мне казалось, что мы обязательно встретимся. Что щербатая стальная улыбка найдёт меня, даже если для этого топору придётся трижды изменить траекторию… Даже если я прыгну за борт… Даже если я…
Удар!
Топор вломился, но не в мой череп, а в борт, ниже уровня воды. Новым свидетелем схватки стал тугой фонтанчик, бьющей в пробоину.
— Прокля-атье!.. — заревели сразу несколько глоток.
Я ещё не успел выпрямиться, воздух над моей головой всё ещё помнил свист пролетающего топора, а на меня уже валилась тяжёлая дубина, целящая по ногам; я тяжело подпрыгнул, и в этот момент моё плечо поймало маленькую трезубую «кошку».
И все эти тяжёлые, жаждущие крови туши кинулись одновременно, потому что опостылевший противник наконец-то потерял равновесие.
— Ретано!!
Чей это голос?!
Вода растекалась по палубе.
Кто-то напоролся на сталь — прочих это не остановит. Смрад от немытых тел навалился на меня, перебивая запах воды, перебивая запах дыма и крови; тренированное тело всё ещё вертелось, клинки всё ещё отражали удары, но пройдёт секунда — и я увижу эту палубу перед собственным носом, и в растекающуюся по ней воду добавится моя собственная кровь…
— Именем города!
Те, кто добивал меня, на мгновение пришли в замешательство. Я рванулся; на залитой кровью сцене появилось новое действующее лицо, и как раз в тот момент, когда мне грозил немедленный финал.
Живая могила над моей головой рассыпалась. Я смог подняться на одно колено — и кинжал, и шпага до сих пор были при мне. А значит, и рук у меня по-прежнему две, хоть я не ручаюсь, что в этой свалке мне не оттяпали пятку или ухо…
В драку с решённым уже исходом вклинился некто или, вернее, нечто, бестия с веслом наперевес, и тяжёлая лопасть вращалась, как мельничное колесо, всё быстрее и быстрее, и кое-кто из головорезов уже попался на её дороге, кто-то на четвереньках отполз в сторону, а кто-то остался лежать на мокрой, разукрашенной палубе.
— Именем города, вы арестованы!
Из тёмного угла глянул стеклянный, бессмысленный, висящий на верёвочке глаз. Только спустя мгновение я понял, что это всего лишь стекляшка на шее предводителя; в ту же секунду из темноты вырвалось, поймав на грань отблеск фонаря, предназначенное пришельцу стальное жало.
Глухой удар.
Я увидел трёхгранный тяжёлый кинжал, торчащий из расщеплённого весла. А за костяной рукояткой, за вскинутым тёмным древком — знакомое лицо, всё ещё красивое лицо, белое лицо Эгерта Солля.
— Ща посмотрим, — сообщил из тёмного угла невнятный, будто набитый волосами рот.
Мне мучительно трудно было удержаться на ногах. Танталь билась в объятиях озверелого головореза, тот самого, который недавно получил по лицу башмаком. Это зрелище не прибавило мне сил, но хотя бы подстрекнуло к действию.
Я страшно долго поднимал кинжал.
Комедиантки, даже бывшие, умеют сражаться за свою жизнь. Танталь успела вырвать шпильку из волос. Эге, да громиле придётся одолжить стеклянный глаз у своего капитана…
Молодчику повезло. Танталь промахнулась, проткнула нападавшему щёку; молодчик взвыл, Танталь ухитрилась вырваться, преследователь настиг её, прижал к борту…
Мои руки не столь длинны, чтобы тянуться через всю палубу. Лети…
Молодчик захрипел, схватившись за плечо; мой славный кинжал торчал теперь из прорехи в его полотняной куртке. Танталь выскользнула из ослабевших рук и канула в темноту.
— Ни с места! Городская стража!
Топот множества ног по старенькой пристани. Блеск касок, кое-где посверкивают кирасы. Здрасьте, очень вовремя…
На палубу лёг длинный луч света. Это Танталь распахнула дверцу, ведущую внутрь надстройки…
Вокруг меня что-то происходило. Кого-то хватали, кто-то сам прыгал за борт; как приятно, когда о тебе все разом забывают…
Волоча ноги, я проковылял к приоткрытой двери и через плечо Танталь заглянул внутрь.
Сено. Старое, свалявшееся, потерявшее запах и цвет, подтопленное прибывающей водой. Гамаки под потолком. В одном из гамаков сладко спит девчонка — лет семнадцати, беленькая, без юбки, в рубахе до колен, с тонкими расцарапанными ногами.
Я перевёл взгляд.
В углу, на тряпках, хихикает ещё одна. Постарше, в шёлковом платьице профессиональной шлюхи, со знаком профессии, вытатуированном между большим и указательным пальцами левой руки.