Я отбросил Алану, слепо ринувшуюся на помощь отцу. Никогда в жизни я не толкал её так грубо — кажется, она даже упала. Танталь тем временем пыталась оборвать портьеру, прикрывающую дверь, но кольца держали прочно — у неё ничего не выходило. Отдав должное хитроумию бывшей комедиантки, я подскочил к портьере и повис на ней всем телом; прочная ткань расползлась неохотно, но уже секунду спустя мы с Танталь вооружились тяжёлым куском бархата, и скопившаяся в нём пыль была укором Дюле, потому что даже в отсутствие хозяина прибираться в доме надо тщательнее…
Малиновый бархат накрыл Дюлу до пят, тяжёлые складки легли величественно и красиво. Вряд ли у служанки Дюлы когда-либо будет платье, сравнимое по богатству с этим импровизированным туалетом; правда, мясницкий нож мгновенно испортил его, продырявив ткань изнутри.
Мне бы не хотелось сломать Дюле руку.
Связанная шёлковым шнуром с кистями, служанка молча извивалась на мраморном полу; Эгерт уже тащил Алану вверх по лестнице, я подталкивал перед собой Танталь, у которой в руках почему-то оказалась бутылочка с растительным маслом, и это было тем более нелепо, что из кухни растекался по дому едкий дым от сгоревшей на сковородке рыбы…
Я вдруг понял, что Черно Да Скоро нету в доме. Потому что иначе огонь погас бы, не успев расправиться с Дюлиной стряпнёй…
Не знаю, как она ухитрилась выбраться. Как дотянулась до отброшенного в угол ножа; ни шёлковый шнурок с кистями, ни ворох тяжёлого бархата не остановили одержимую служанку, опрятный передник сбился на бок, гладкая причёска рассыпалась патлами, румянец из милого сделался лихорадочным.
— Дюла!!
Раньше, чем мы с Эгертом успели схватиться за оружие, Танталь вырвалась из-под моей опеки и швырнула вниз бутылочку с маслом. Толстое стекло раскололось, выпуская густую ароматную волну; масло потёками поспешило вниз по мраморной лестнице, Дюла взмахнула руками, пытаясь сохранить равновесие, однако ноги её уже потеряли прочную связь со ступенями, а даже Черно Да Скоро не в состоянии отменить закона, по которому предметы, утратившие равновесие, падают вниз…
Дюла опрокинулась назад, ударилась о мрамор головой и больше не вставала. Солль еле удержал Алану, рванувшуюся к служанке на помощь; пересилив себя, мы поспешили вперёд по коридору, по направлению к комнате госпожи Тории, запретной комнате, где мне так и не удалось побывать.
— Одну минуту…
Танталь споткнулась, я едва успел её подхватить. Алана налетела на Солля, который встал как вкопанный. Коротенькая фраза упала перед нами, улеглась поперёк нашей дороги, так ложится перед обречённым дилижансом опрокинутое разбойниками дерево.
— Одну минуту… господа.
Он стоял в конце коридора — свет, падающий из узкого окна, позволял нам видеть один только гологоловый силуэт. Я готов был поклясться, что ещё мгновение назад в коридоре, кроме нас, никого не было.
— Господа… преклоняюсь перед вашей настойчивостью. Я уверен был, что непременно увижу вас здесь… И вы не опоздали. Я рад.
Он шагнул вперёд, как бы затем, чтобы мы смогли увидеть его лицо. И мы — кроме, может быть, Эгерта — вздрогнули.
Он был стар, по-настоящему стар, кожа на лице висела желтоватыми складками, я не узнал бы его, если бы не по-прежнему сияющий череп и раскосые, малость сумасшедшие глаза.
— А не рано ли вы радуетесь, господин маг? — процедил сквозь зубы Эгерт.
Черно усмехнулся, и от этой улыбки мне сделалось нехорошо. Эгерт осёкся, будто у него внезапно пересохло в горле; не снимая с лица страшной усмешки, Чонотакс Оро шагнул снова. Только теперь я заметил обитую тканью дверь с полированной ручкой. Эгерт Солль и Черно Да Скоро стояли теперь по обе стороны этой двери — не слишком близко, но на одинаковом расстоянии.
Комната госпожи Тории?
— Господа… — Черно, казалось, подбирал слова. — Разумеется, вы пренебрегли предостережениями, иного я от вас и не ждал… И пришли сюда. Именно сейчас. Все вместе…
Запах горелой рыбы, минуту назад достигший своего пика, теперь улетучивался, уходил. Хорошо, что с появлением Черно отступает хотя бы опасность пожара…
— И я приветствую вас, господин Эгерт Солль, отмеченный проклятием и милостью самого Скитальца. И вас, благородный Рекотарс, которому осталось жить считанные дни. И вас, госпожа Алана, обретшая своё счастье, чтобы тут же его и потерять… И тебя. — Голос его странно изменился, когда он встретился глазами с Танталь. — И тебя, потому что ты изменила мою судьбу.
— Неправда! — сказала Танталь шёпотом.
— Правда. — Старик Черно прикрыл глаза. — Пять лет назад я любил тебя, но ты предпочла… лелеять свою верность прошлому. Ты предпочла меня Преемнику, Стражу Луару; пять лет назад я хотел остаться с тобой, но ты рассудила иначе… С того дня, как я закрыл за тобой дверь, — с того самого дня тянется ниточка, приведшая нас всех к другой двери, к этой двери, к Двери…
Он потянулся к полированной ручке — Эгерт Солль сделал резкое движение, Черно улыбнулся, но руку отвёл.
Что ж, подумал я, сжимая напряжённое плечо жены. Теперь, по крайней мере, становится ясно, откуда…
— Даже так, — хрипло, с ненавистью сказала Алана.
Чонотакс Оро кивнул:
— Да… Да, девочка. Мы все здесь с вами — не случайные люди… Привратнику положено быть несчастным и обделённым. Но я не привратник.
— А кто ты? — дерзко спросила Алана.
Черно промолчал. И даже не улыбнулся, хотя многозначительная ухмылка напрашивалась сама собой.
— Все мы старые знакомые, — сказал я через силу. — У нас у всех была своя маленькая тайна… Вроде как жаба на груди… Но вы думаете, господин маг, эта новая правда что-то меняет?!
Чонотакс поднял на меня яростные молодые глаза, по ошибке заключённые в рамку из дряблых старческих век:
— Ретано… я не говорил тебе всего. В этом мире отменить твой Приговор невозможно, наибольшее, что я мог бы сделать, — оттянуть его, выиграть неделю, как я проделал это с воришкой… Но я не врал тебе. Потому что только в том мире, который наступит после обретения мной Амулета, Судье и его Приговорам не будет места. Понимаешь?
Я понял.
Происходящее вдруг потеряло краски и отодвинулось. Как будто лица моих спутников были с поразительным искусством нарисованы на холсте, а сейчас я пятился, отходя от картины всё дальше и дальше.
Значит, с самого начала…
Мне захотелось сесть. Отойти в сторонку, пусть эти люди сами выясняют отношения, при чём тут я, моя роль сыграна…
Меня взяли за руку. Очень крепко, очень холодными пальцами. Моя жена.
— Алана… — Голос Черно изменился опять. — Сколько лет ты хотела бы… на сколь долгую жизнь ты разменяла бы те три дня, что остались тебе до вдовства?
Она заплакала.
Неумело водя ладонями по её враз намокшим щекам, я потихоньку приходил в себя. Нет, я всё ещё персонаж на этой картине, и мне никто не разрешал убираться…