— А вы откуда приехали? — поинтересовался Дато, взяв Казбека «под уздцы» — за руль то есть.
— Из Москвы. Папу моего министром пищевой промышленности Грузии назначили и перевели сюда. Он рад. Мама тоже. Такое повышение! А я здесь несчастна. Все новое, незнакомое…
— Привыкнешь. У нас хорошо.
— Жарко, — вздохнула она тяжело. — Конец апреля, а уже дышать нечем.
— Это только на проспекте. А если чуть выше подняться… — Он остановился, развернулся и показал на Мтацминду. — Была там?
Маша отрицательно мотнула головой.
— Там знаешь, как прохладно? Даже в жару. А вид какой! Хочешь, сейчас туда поедем?
— Нет, мне домой нужно, — неуверенно проговорила она.
— Тебе все равно влетит за то, что ушла без спросу.
— Да, но если я ненадолго задержусь, меня просто отругают…
— А если надолго?
— В угол поставят.
Давид фыркнул. Подумаешь!
— Мы недолго? — с надеждой спросила Маша.
— За час управимся.
— Тогда поехали! — азартно выкрикнула она.
— Уже не боишься?
— Боюсь. Но все равно… — И смело запрыгнула на раму.
Давид забрался в седло. Казбек закряхтел. «Только не развались, — мысленно взмолился Дато. — И не захромай, пожалуйста… А то не доедем, там же в гору…»
Они благополучно добрались до горы. Давид бросил велосипед и взял Машу за руку.
— Сейчас в гору подниматься будем. Держись за меня. А то упадешь и испачкаешься… — На ней был белоснежный костюмчик с яркими кармашками. Дато такие наряды только по телевизору видел на девочках из иностранных фильмов.
Маша кивнула. Лицо у нее в этот момент было очень серьезное и сосредоточенное. Как будто ей предстояло покорить Эверест. Давид улыбнулся ей ободряюще, и они полезли в гору.
На Маше были красные туфельки с золотыми пряжками и белые гольфы. И то, и другое тут же покрылось пылью. Но она, казалось, этого даже не заметила, упорно взбиралась по тропе вверх. Ее ладошка вспотела, и Давид боялся, как бы она не выскользнула из его руки. Но все закончилось благополучно, и они поднялись на излюбленное место Дато. Оно находилось не на самом верху, но вид с него открывался не хуже.
— Ну, как? — спросил Давид у Маши.
— Здорово! — восхитилась она, обозрев панораму.
— Присаживайся. — И он указал на поваленное дерево, которое использовал вместо лавочки. — Отдохнем и будем спускаться.
Они сидели, глядя на Тбилиси сверху. Давид показывал ей на крыши некоторых домов и купола церквей и рассказывал о них. Его отец был гидом, и мальчик многое знал о своем городе. Маша слушала его с интересом. А когда речь зашла о ресторане у телевышки, где подавались вкуснейшие пончики (отец пару раз водил сыновей туда), девочка захлопала в ладоши и воскликнула:
— Обожаю пончики! Пойдем туда?
— Пешком долго подниматься. На велосипеде тоже. На фуникулере надо.
— Поехали на нем!
— Ты же домой хотела через час попасть.
— Все равно влетит, ты же сам говорил!
— Да, но…
Давид замялся. Ему стыдно было признаться, что поездка на фуникулере и покупка пончиков для него непозволительная роскошь. Его карманы были совершенно пусты.
— У меня пять рублей есть! — сообщила Маша, вынув из красного кармашка на груди купюру. Она как будто прочитала его мысли. — Давай их промотаем!
В желудке Давида было совершенно пусто, как и в карманах. Он умирал от голода. Но даже если б был сыт, не отказался бы от пары пончиков с заварным кремом и стакана молочного коктейля. Пяти рублей им хватило бы и на подъем, и на пир…
Но он не мог позволить девочке заплатить за себя! Это не по-мужски.
— Нет, давай вернемся. А пончики есть пойдем в следующий раз.
— Хорошо, — тяжко вздохнула она.
— Мы грязные оба, посмотри! Да и тебя дома заждались. Волнуются.
— Ты прав. Давай спускаться?
Давид кивнул и, взяв Машу за руку, последовал к тропе.
Они быстро спустились, сели на велик и поехали к Машиному дому. Улица Плеханова была застроена красивыми зданиями разных эпох: как старинными, дореволюционными, так и более-менее современными, построенными в сороковых-пятидесятых годах двадцатого века. Маша жила во внушительном сталинском доме с колоннами. Когда Давид затормозил у ее подъезда, из него выбежала красивая женщина с заплаканным лицом. Увидев ребят, она бросилась к ним. Давид понял, что это мама его новой подруги.
— Маша! — закричала она. — Ты что творишь? Я уже в милицию звонить хотела!
— Мама, успокойся, пожалуйста. Со мной все в порядке.
— Я же запретила тебе уходить далеко от дома! Во дворе гуляй, пожалуйста, но шастать по незнакомому городу опасно!
— Как он станет знакомым, если дальше двора и школы, которая по соседству с нашим домом, ты мне запрещаешь ходить?
— Я все расскажу отцу!
— А я позвоню бабушке и сообщу ей, что вы меня взаперти держите! — Маша топнула ногой. Ее некогда белый гольф тут же сполз до щиколотки, явив взору Давида грубый шрам на голени. — И попрошу, чтоб она меня забрала к себе!
Лицо Машиной мамы еще больше помрачнело.
— Не впутывай бабушку, — воскликнула она. И только тут заметила Давида. — А что это за мальчик с тобой?
— Его зовут Дато. Он показал мне город. И многое о нем рассказал. Вот ты, мама, знала, например, что свое название Тбилиси получил благодаря теплым и горячим лечебным источникам? «Тбили» в переводе с грузинского означает «теплый».
— Это все очень интересно, но тебе, Маша, пора учить уроки.
— Мы что, Давида даже лимонадом не угостим?
— Нет, спасибо, я не хочу, — торопливо выпалил мальчик. Он представил себя грязного, в линялой одежде в хоромах москвичей и засмущался. — Я поеду. Мне тоже уроки нужно учить.
— Подожди! Оставь мне свой телефон, я тебе позвоню, — попросила Маша.
— Лучше ты мне свой.
Маша продиктовала номер, Давид запомнил. В их дворе телефон имелся только у одной семьи. К ним все соседи бегали звонить. Теперь и Давид будет наведываться, чтобы с Машей связаться.
Они распрощались, и Дато поехал домой. Теперь он не мчался. И не трюкачил. Просто крутил педали, думая о Маше…
Какая она все же замечательная! Умная, красивая, открытая… и не зазнайка!
Давид относился к категории пацанов, которые мало интересовались девочками. У него не было ни дам сердца, ни подруг, ни сестер. Он избегал женского общества. Чувствовал себя в нем некомфортно. Не знал, как себя вести, о чем говорить. Ведь девочки так отличались от пацанов. Но Дато никогда не обидел ни одну из них. Даже противную Зойку, сестру его друга Серого, которая вечно его задирала.