В доме ничего не знали о неугомонном приятеле Филиппа, и мадам Эйнсворт была уверена, что избавилась от него, как вдруг однажды, возвращаясь с катания, она увидела толпу у подъезда своего дома. Первой мыслью было, что в доме пожар, но нет, она заметила, что внимание всех привлечено чем-то снаружи. Когда Томас подкатил к подъезду и мадам Эйнсворт пробралась через толпу, она с ужасом увидела на верхней ступеньке подобие афиши, сделанной из крышки картонной коробки; на ней было написано ваксой:

«Белые мыши – пять центов за представление». Возле афиши стоял Лилибель, одетый в одну из лучших курток Филиппа, а ниже сидел чистильщик сапог, держа в руках клетку с «детьми» отца Жозефа и громко расхваливая таланты мышей, которые в страхе метались по клетке.

Мадам Эйнсворт чуть не упала в обморок при виде такого зрелища.

– Томас, разгони толпу, – приказала она, поднимаясь на ступеньки. – И убери все это! – указала она на клетку.

Возле афиши стоял Лилибель, а ниже сидел чистильщик сапог, держа в руках клетку с «детьми» отца Жозефа.

К счастью, Филипп в это время занимался с учителем и ничего не знал о представлении. Это была своеобразная коммерция, затеянная Лилибелем и чистильщиком сапог.

Когда мадам Эйнсворт узнала, что Лилибель опять водворился в конюшне и что Филиппу это известно, ее негодованию не было границ. Как и год тому назад, пришлось Филиппу стать на защиту ни в чем не повинных «детей», но на этот раз менее удачно. Лилибель должен был удалиться, а что до участи бедных зверушек, то на этот счет Филипп некоторое время пребывал в неизвестности.

Глава XXVI
«Спокойной ночи, мистер дворецкий»

Через несколько дней после представления на парадном подъезде мадам Эйнсворт сидела в гостиной со своей старой приятельницей, серьезно о чем-то беседуя, и временами ее обычно сдержанный голос звучал очень резко.

– Если бы они посоветовались со мной, этого никогда не случилось бы, – негодующе говорила она. – Они слишком поторопились, а теперь сами раскаиваются.

– Конечно, им хотелось, чтобы их собственный сын был старшим, – спокойно заметила приятельница.

– Разумеется, им хотелось этого, но не в этом главная суть. Они тяготятся мальчиком, из него не получилось то, что они ожидали. Когда он подрос, в нем проявились очень неприятные черты. Да и что другое следовало ожидать от ребенка, воспитанного старой негритянкой? Недавно он протащил в дом негритенка, воришку, к которому привязан всей душой. Мы имели столько хлопот, пока избавились от него, но и теперь Филипп, без сомнения, видится с ним на стороне. Лаура и Эдуард немало помучились из-за этого беспокойного мальчика. Я делала вид, что верю их любви к нему, но в действительности они никогда не любили его, и теперь, когда у них родился собственный ребенок, они это прекрасно понимают. Я бы не страдала, если бы мальчишке пришло в голову удрать со своим приятелем в такое место, откуда мы никогда не услышали бы о нем!

– И для их ребенка каково иметь такого старшего брата! Ведь вы знаете, как маленькие подражают старшим!

Когда мадам Эйнсворт с гостьей оставили гостиную, за гардиной, скрывавшей нишу окна, послышался шорох, и оттуда тихо вышел Филипп. Он был смертельно бледен, а в глазах его застыло выражение ужаса и недоумения. Он сидел здесь, рассматривая прохожих на улице, когда вошли обе приятельницы, и невольно стал свидетелем их разговора.

В этот же день, несколько позже, возвращаясь после какого-то благотворительного визита, мадам Эйнсворт увидела на углу улицы Филиппа и Лилибеля, о чем-то серьезно беседовавших.

«Я так и знала, – подумала старая леди. – Он встречается с этим маленьким проходимцем на стороне. Ну, о чем могут они совещаться? Мне, право, страшно становится жить с ним под одной крышей».

Когда Филипп вошел в гостиную перед обедом, все заметили, что он необычайно возбужден и что даже костюм его в беспорядке.

– Этот мальчик шокирует нас, – вполголоса заметила мадам Эйнсворт, обращаясь к невестке. – Он ужасно неопрятен последнее время.

– Мне очень жаль, – ответила миссис Эйнсворт, вспыхнув. – Это моя вина – я как-то запустила его в последнее время; по внешнему виду он действительно изменился…

Филипп почувствовал пренебрежительный взгляд мадам Эйнсворт и слышал ее нелестные замечания в свой адрес. Нервы его были натянуты, слух стал необычайно острым, а сердце невыносимо болело. Он уткнулся в книгу, которую стал читать, чтобы скрыть невольные слезы. Когда подали обед, мальчик побрел позади всех и молча занял свое место за столом.

Бассета огорчило, что мальчик ничего не ест, и когда кончился обед, он спрятал блюдо с миндальными пирожными и конфетами в буфет, бормоча:

– Малыш ничего не ел нынче. Он болен и расстроен. Я побалую его сладеньким!

Когда Бассет складывал серебро в буфет, в комнату тихо вошел Филипп и, подойдя к доброму старику, молча уставился на него. Ему хотелось что-то сказать, но слишком сильно билось сердце. Когда же Бассет достал конфеты и протянул ему, Филипп не мог больше владеть собой: его губы дрогнули, и крупные слезы покатились по щекам.

– Мне хочется… мне хочется пожать вам руку, мистер дворецкий!..

– Что это, мистер Филипп, в чем дело? Что случилось? – воскликнул Бассет, изумленный таким проявлением горя у своего обычно веселого друга.

– Ничего… ничего, мистер дворецкий; но… но вы так добры ко мне, и это вызывает у меня слезы теперь, когда все неласковы со мной…

– Да, я вижу это, мой бедный крошка! Вы не можете привыкнуть к такой резкой перемене. Я вижу, вы лишились даже аппетита, а это уж последнее дело. Но будет изводить себя! И все это из-за их маленького сына, они столько возятся с ним, что не в состоянии думать больше ни о чем на свете.

– О, нет, я не думаю, что это так, мистер дворецкий. Ну, – он тяжело вздохнул и снова залился слезами, – я пойду теперь в свою комнату. Спокойной ночи, мистер дворецкий, спокойной ночи! – Он помедлил немного, взявшись за дверь, и вдруг вновь повернулся к Бассету и проговорил чуть не с мольбой: – Мне хочется… мне хочется пожать вам руку, мистер дворецкий!..

– О, благослови вас Боже, с удовольствием, мой дорогой мальчик. – И Бассет так стиснул его руку, что мальчик сквозь слезы улыбнулся.

– Вы… вы… не забудете меня?..

– Забыть вас? Что вы говорите? Как могу я забыть вас, видя ежедневно?

– Но когда меня не будет здесь, когда я уеду, вы заступитесь за меня? Вы скажете, что я не был гадким мальчишкой, не правда ли?

– Понятно, мистер Филипп. Я буду стоять за вас горой, покуда держусь на ногах!