– Передовожшшша! – отворачиваясь от Ирки, зашуршали сыроеды. – Отпусти Передовожу, человек!
– А вы отпустите нас! – испуганным, срывающимся чуть не на писк, но от того не менее решительным голосом выкрикнул Пенек. – Как отойдем от вашего логова на три… нет, на пять верст, так и отпущу вашего Передовожу! А сунетесь следить – враз на крюк насажу! – он взмахнул крюком. Удерживающая крюк веревка натянулась до отказа.
– Не насадишшшь! – Сыроеды всей цепочкой скакнули вперед, сжимая кольцо вокруг парня. – Нашшш крючочек! К потолочку привязанный! И ты нашшш! И она нашшша!
Хортица оскалилась и зарычала, дыбя шерсть на загривке.
– Скажи им, чтоб отошли! – тиская шею сыроеда, будто тот был резиновой игрушкой, завопил Пенек. – Не то как ширну крюком прямо в глаз! – и нацелил острие крюка почему-то в затылок пленнику. Зато сыроеды немедленно замерли и недовольно ворча, во все глаза (по одному на каждого) уставились на Пенька. Ситуация образовалась явно патовая. Хортица аж припала на задние лапы от восхищения. Ничего себе Пенек – мало того что пожертвовал собой ради… ради нее! – он еще и почти выкрутился! Сам!
– Отпустить… не можем, – по-гусиному вертя шеей, прохрипел пойманный сыроед – Хортица поняла, почему Пенек целился ему крюком в затылок. У этого, кроме глаза во лбу, на затылке оказалось еще два, только маленьких. – Людей приведешшшь.
Пенек открыл рот, кажется собираясь сказать, что вокруг на несколько дней пути людей нет… но тут же крепко сжал губы и промолчал.
– Отпустишь… не съедим. – Трехглазый сыроед обвис у Пенька в кулаке, даже не пытаясь больше вырваться. – Будешь нам служить. На кухню… возьмем. У людей… руки ловкие. Разделаешь нам эту оборотниху.
Ни одним из трех глаз сыроед не замечал, как лицо Пенька наливается кровью так, что веснушки проступают темными пятнами.
– На кухххххню? Мне трактирщика мало, еще вы тут?! – И он вздернул сыроеда повыше, намереваясь грозно глянуть в два из трех его глазок. Хортица предупреждающе тявкнула, но было уже поздно. Трехглазый сыроед поджал единственную ногу… и точно механический поршень врезал по Пеньку. – Эк! – глаза Пенька выпучились и крутанулись в глазницах не хуже чем у сыроедов, его согнуло пополам…
– Прошшшто с людишшшками справля… – зашипел сыроед, и… Пенек швырнул его прямо на крюк. Из пасти Хортицы вырвался потрясенный скулеж. Сыроеды оттолкнулись ногами – и прыгнули на Пенька, вцепляясь в него зубами и когтями единственных ручек. Парень закричал. Налетевшая сзади борзая ворвалась в драку. Сорванный с Пенька сыроед врезался в стену, когтистая ручонка второго затрещала у Хортицы в зубах, но остальные уже лезли на борзую, извиваясь как червяки и цепляясь когтями за шкуру.
Сверху рухнул громадный кусок земли, придавив двух сыроедов. Сквозь возникшую в своде пещеры дыру ударил свет… а потом вывалился кот. Увидел тело погибшего собрата…
– За котов! – пронзительно заорал пестрый и ринулся кромсать ближайшего сыроеда когтями. Следом за котом неуловимо гибким, чисто змеиным движением в дыру скользнул Айт. Приземлился прямо на сгрудившихся над Пеньком сыроедов. Запустил руку под шевелящуюся груду монстров – и выдернул из нее ободранного Пенька.
– Ты Пенек? – рыкнул змей и, не дожидаясь кивка, выбросил человека сквозь дыру. – Наверх!
На миг потемнело – ноги выбирающегося наружу Пенька еще судорожно дрыгались в дыре. Змей прыгнул, лишь на миг опередив щелкающих зубами сыроедов. Как гимнаст на кольцах, повис на веревках кухонных крюков, рванул и вместе с вырванными из потолков крюками приземлился на пол. И вертя крюки вокруг себя, врезался в толпу сыроедов. Это походило бы на жатву – если бы у колосьев были когти и хищные зубы и они прыгали, как обезумевшие палки-пого. Прыгучие тени носились по пещере. Сыроеды пытались накинуться разом. Змей крутанулся, окутываясь веером смертоносной стали. Словно мстительная мясорубка пришла по души сыроедов. Хортица испуганно припала к земле. Она повидала всякое, но битва (какая битва – резня!) в подземной пещере казалась ей адским сном. Рядом судорожно вздрагивал прижавшийся к ее боку кот.
Хрясь! Последний сыроед напоролся на крюк прямо в воздухе. Остановившимися глазами Хортица следила как Айт отряхнул крюк, сбрасывая последнее тело на груду порубленных чудовищ, и, не оглядываясь, подтянулся и выбрался обратно в дыру.
Хортица и кот переглянулись, кот передернулся всей шкурой и, муркнув: «Не хочу тут оставаться», – вскочил Хортице на спину и выпрыгнул в дыру. И тут же сверху раздался пронзительный кошачий вопль и шум схватки. Хортица сиганула наверх, заскребла лапами по краю дыры, чуть не сорвалась… и мощным толчком выбросила себя наружу. После мрачной пещеры сыроедов падающий сквозь кроны деревьев свет казался ослепительно ярким. Сквозь набежавшие на глаза слезы она увидела Айта, с поднятым крюком нависшего над котом, и Пенька, вцепившегося в дракона в попытках удержать удар.
Черная борзая врезалась змею в грудь, отбрасывая его прочь от кота. Крюк свистнул у самого ее уха, они покатились по земле…
– Айт, остановись, Айт! – кричала она. Очертания тяжелого тела борзой стремительно расплывались, шкура втягивалась, словно сдернутый в мах комбинезон. Тоненькая черноволосая девушка сидела на груди у такого же черноволосого парня, прижимая его коленями и ладонями к земле и отчаянно вглядываясь в залитые яростью глаза. – А-а-айт!
Змей замер. Поднятый для удара крюк замер в миллиметре от Иркиного виска.
– Это… ты? – вглядываясь в ее лицо, растерянно пробормотал он. – Ты – та собака? Оборотниха?
– Можно подумать, ты меня в этом облике никогда не видел! – возмутилась Ирка.
– А… Да… Наверное… Нет, точно видел… – Он старательно нахмурился… а в глазах проскользнула растерянность… и глухая, изматывающая тоска.
– Тогда, может, уберете от ее головы эту штуку, мря? – муркнул кот, и хлещущий по бокам хвост выдавал обуревавшую его злость.
Лежащий змей повернул голову.
– Кот? Пестрый? – в голосе мелькнул легкий оттенок брезгливости.
– Линялый! И вообще, раньше тебя это не смущало! – зло прошипела Ирка.
Он задумался – словно пытаясь вспомнить, как же оно было – раньше. Тоска на его лице проступила такая, что Ирке захотелось завыть. Он был таким красивым сейчас! И таким… таким… незнакомым! Его грудь под ее коленками вдруг поднялась и опустилась – он тяжело вздохнул.
– Наверное… – дыша как после марафона, пробормотал он. – Все может быть… – и выронил поднесенный к Иркиному виску крюк. Ирка всматривалась в его измученное лицо, в лежащие под глазами тяжелые темные тени.
– Тогда, может, и ты с меня слезешь? – запинаясь, попросил он – точно не был уверен, что действительно этого хочет.
– А… Да… Конечно… – теперь уже Ирка неловко бормотала, неуклюже сползая с его груди. – Ты… не ранен?
– Такая мелочь не может меня ранить, – с уже знакомой отстраненностью обронил он. – Такие мелкие…