— Знаю. Казаки нужны храбрые. Такую силищу удержать не просто. Но за вас будет лес и ночь. Пойдут они от Воронежа еще затемно обратно. Да много казаков я тебе дать не смогу. Но с конями пойдешь, чтобы подале от нас их встретить, да еще затемно. Пахом, заставить не могу! — Кобелев уронил на грудь голову.
— А меня и заставлять не нужно. Ты есть атаман, вот и приказывай. — Пахом внешне приободрился, пытаясь проглотить горький, колючий ком в горле. Старый казак понимал, что атаман отправляет его на верную смерть.
— Благодарствую, Пахом.
— Только казачков, батька, я сам выберу. Молодежь не возьму. Им еще жить да жить. С серьгой тоже не возьму — такой закон. На верную смерть последнего ребенка из семьи не забирают.
— Ты делай как знаешь. Но времени у тебя в обрез. Не боле часа. Да и того много.
— А сделаю я так. Там есть два узких участка. Поставлю по десять человек на каждом.
— Стой, Пахом. Двадцать человек я тебе не дам. Не могу. Дюжину только. И две пищали.
— Батька, Христос с тобой!
— Ладно. Забирай четыре пищали. Коней бери шесть. Но бери крепких, не стесняйся. По двое скакать придется.
— Топоры нужны. Где бревно срубить, а где и татарску голову. В лесу топор сподручнее сабельки-то будет.
— Топоров дам сколь угодно. Мы из Излегощ привезли, да у Терентия все дворы хорошо отопорны. Где по три, где по пять.
— Хорошо мужики у Терентия живут.
— А наши хуже? — Кобелев приподнял бровь.
— Да ну и наши не хуже. У наших и скота поболе.
— Ладно. Давай прощаться, Пахом. Авось свидимся, так обнимемся.
— И на том свете тоже, Тимофей Степанович, обняться в радость большую будет.
Старый Пахом наклонился над Кобелевым и крепко поцеловал. Окликнул караульного казака, велел тому принести атаману бурку и седло под голову. Затем пошел по крепости будить спящих казаков. Будил осторожно, чтобы не прервать сон остальных. Набирая в свою дружину только славно поживших воинов. Тех, кому перевалило за пятьдесят. Проходя мимо Лагуты, перекрестил спящего и украдкой смахнул слезу со своей щеки. Вряд ли удастся свидеться на этом свете. Серьга в левом ухе Лагуты, словно в ответ, тускло блеснула в лунном свете. Не прошло и часа, а Пахом уже стоял перед казачьей шеренгой, деловито оглядывая каждого, поправляя снаряжение и объясняя вкратце суть их боевой задачи. Казаки понимающе кивали, приосанивались, когда Пахом хлопал по плечу.
— Вот что, ребята! Я теперь ваш начальник, отец и мать родная, все вместе. Пойдем бродом, прямо здесь, за крепостью. Река здесь мелкая, сидя на коне, ног не замочишь. Потому Джанибек и выбрал через Песковатое путь свой окаянный. А в другом месте буде поглубже. Может и вплавь придется. Вода холодная. Но казак в бою тело свое согревает! Аль не так?
— Так! — дружно отвечали казаки.
— Ну а коли так, значит и погуляем знатно!
— Любо! — отвечал стройный хор.
— А тогда и по коням! Че тут время терять! Да и не нам на баб зариться. Пусть молодежь им теперича песни поет да сказки сказывает. Садись по двое на коня. Выходим за ворота тихо и сразу по правую руку держим. Огибаем угол стены и к реке. Всем все ясно? И-ях!
Пахом по-молодецки взлетел в седло. Кто-то тут же оказался позади и крепко вцепился в плечи.
Форсировав реку, небольшой отряд пошел берегом, чередуя шаг с рысью. Ночь выдалась ясная и звездная, поэтому идти было легко. Ветер совсем успокоился, а значит, не мог доносить до татарского стана глухой стук копыт. Где-то через десять верст, снова перешли реку. Но уже без лошадей. На этот раз хорошо вымокли. Пахом, прикинув время, разрешил развести костерок. Запалив несколько факелов, казаки стали рубить деревья. Валить в том направлении, куда указывал старый казак. Дюжина людей плохо понимала, находясь в темном лесу, что происходит. И лишь беспрекословно выполняла приказы.
— Вот и ладно. Вот и молодцы, ребята! — Пахом хлопнул кого-то по плечу, даже не разглядев в потемках человека. — Перегода и с ним еще пять остаются здесь. Остальные давай за мной.
— А лошадей? — Перегода спросил, сам не зная почему.
— Лошади сами дорогу к дому найдут, — ответил кто-то из казаков.
Пахом с другой половиной отряда продвинулся вперед еще на полсотни шагов. По пути обильно поливая смолой землю. И снова стали рубить, заваливая узкий проход в засечном лабиринте.
— Дядь, а из пищали дашь попробовать?
Пахом вздрогнул. Это был голос Лагуты.
— А ты-то как здесь?! А ну, марш обратно!
— Да куды ж я обратно. Я и дороги не найду. Не, дядь, сам же говоришь: Бог не выдаст, свинья не съест!
— Как только рассветет, пойдешь обратно в крепость. Понял меня?
— Из пищали дашь пальнуть?
— Почему я тебя не видел, дурака такого, когда в крепости еще людей строил.
— Так я же шустрый. Сам нас с Инышкой учил. Да просто все. Пока Сипко Кузьма Петрович примеривался к тебе на круп запрыгнуть, я его, того, толкнул маленько и сам вскочил. А кричать-то нельзя. Вот и остался дед Кузьма с раскрытым ртом стоять. А ты ведь последним из крепости выезжал. Никто боле и не увидел. Да ежели бы и не последним, я бы всё равно чего-нибудь измыслил. Ну, ты прости мя, дядь Пахом, а!
— Ладно. Оставайся. Но сидеть, головы не высовывать. Мне за тебя теперь ответ держать перед Тимофеем Степановичем.
— А с пищали-то?
— Утихни! Сказал. Ухо вырву и псам отдам.
Лагута замолчал, ибо знал, что тяжела рука у старого казака. Влепит затрещину, так два дня в ушах звенеть будет.
— Ты Кузьму Петровича-то не шибко повредил? Честно говори.
— Да не. Я на него шкуру телячью накинул, а потом полешком несильно. Да жив-здоров уже, поди.
— Вот семя бесово! А ну приготовиться, казачки. Факелы туши.
Кобелев не ошибся. Завидев, что татары на конях-тяжеловозах выдвинулись из своего лагеря, он сразу понял: пойдут самым коротким путем, а значит, через лес. Только такие кони с большого расстояния могут перевезти сразу двух всадников, да еще с тяжелыми мушкетами, при этом проламывая своей мощной грудью скрещенные ветви деревьев, не ломая ног о корни и сучья, дробя копытами поваленные стволы.
Ночь была настолько тиха, что стук копыт и конский всхрап казаки услышали задолго до приближения вражеского отряда. Затем речь. Переговаривались турки. Шутили и негромко смеялись.
— Эх, что ж ты ночка так коротка! — Пахом пробубнил себе под нос и поднял руку.
— Да, дядь, уже светать скоро начнет. — Лагута прижался плотнее боком к старому казаку.
— Да вижу. Вона. Впереди с факелом идет. Проводник, сука.
— Так то, кажись, Синезуб. Он от Ливны к нам с коробом ходит.