Забыв о желании осмотреть картинную галерею, я направилась к парадным дверям, с трудом распахнула их и, сделав шаг, застыла на месте от изумления.
После сумрачного холла я ослепла от яркого солнечного света, открывшийся вид показался нереально красивым, фантастически идеальным. Геометрически вычерченный парк потрясал совершенством.
От дома вниз спускалась изумрудная, залитая лучами полуденного солнца, аккуратно стриженная лужайка, окруженная непроницаемыми стенами тисовых и туевых кустов. Бархатный газон был разделен прямоугольным прудом с бьющим вверх фонтаном, струи которого рассыпались на мириады сверкающих на солнце хрустальных брызг. Водную феерию завершала пара белых лебедей, плавно скользящая по зеркальной поверхности. По обеим сторонам от пруда и газонов разбегались куда глаза глядят идеально вычерченные аллеи парка-лабиринта.
Затаив дыхание, я не могла налюбоваться открывшимся великолепием и мысленно преклонялась перед талантом неизвестного ландшафтного дизайнера.
Я забыла о своих далеко идущих планах – бежать из дома-ловушки и постараться найти сосновый лес. Совершенный образец парковой архитектуры потряс до глубины души, приковал к порогу.
«Это точно сон! Чудовищно красивый!»
И когда позади меня послышались легкие шаги и раздался голос, я вздрогнула о неожиданности и обернулась.
– Мисс, извините, что напугал вас. Позвольте представиться – Фитцджеральд Коллинз. Я очень рад оказать вам свое гостеприимство и приветствовать в Торнбери.
Мое сердце приготовилось выпрыгнуть из груди.
Передо мной стоял сам хозяин дома, которого я видела вчера в парке, но не успела достаточно хорошо разглядеть. Высокого роста, стройный мужчина средних лет, с горделивой осанкой, одетый в темно-синий сюртук. Узкие брюки заправлены в сапоги из мягкой кожи, предназначенные для верховой езды. Выражение лица уже не кажется надменным и холодным, напротив, мужчина смотрит с нескрываемым и искренним любопытством.
Я растерялась, не понимая, как вести себя в подобной ситуации. В голове, не задерживаясь ни на секунду, пролетали эпизоды из остиновских мелодрам, но ничего подходящего не вспомнилось. Полагаясь лишь на интуицию, я с как можно большим уважением наклонила голову и произнесла слова приветствия максимально четко:
– Спасибо за все, что вы сделали для меня, сэр. Быть гостьей в вашем доме – большая честь.
«Что-то еще надо сказать…»
– Позвольте заметить, я никогда еще не видела такого чудесного садового дизайна, – указала рукой в сторону парка. Поперхнулась от волнения, закашлялась.
Сэр Фитцджеральд выслушал мою нелепость и неожиданно улыбнулся. Его лицо просветлело.
– Мисс, я слышал, что вы из России. О чем свидетельствует акцент и довольно странный язык… Садовый дизайн? Не приходилось слышать. Оставим. Вы случайно заблудились, незаметно перешли границу между моим поместьем и землями Вильямс? Не так ли?
«Опять те же вопросы. Что делать?»
– Сэр, я не знаю… – голос предательски задрожал. – Простите, я не знаю, я не готова… – и в очередной раз осеклась на полуслове.
«Просыпайся! Срочно! На раз-два-три!»
Я подняла испуганное лицо на собеседника, и все дальнейшие слова замерли на языке.
Сэр Фитцджеральд внимательно смотрел на меня, словно старался заглянуть в самые потаенные уголки души и прочесть все хранящиеся там секреты. Я поймала себя на мысли, что чувствую под ногами зыбкую почву, почти уже плыву, точнее, тону в омуте дымчатых серо-голубых глаз.
Случается иногда в жизни чудо-расчудесное: в кратчайший миг понимаешь, что человек, стоящий перед тобой, не способен причинить вред. Нет необходимости его обманывать, ему можно довериться.
Готовая бежать в поиске, возможно, несуществующей Кроличьей Норы, я поняла, что расскажу хозяину этого дома все, всю правду о себе – и будь что будет.
Не боясь показаться невежливой, я разглядывала его.
«Какой необыкновенный сон… Словно все взаправду…»
Сказать, что он был красив – значило слукавить. Черты его лица казались далекими от идеальных. Темно-русые, аккуратно-стриженые волосы и бакенбарды обрамляли худое бледное лицо. Прямой нос немного длинноват, губы упрямо сжаты и слегка обветрены. То веко, то скула слегка подергивались, выдавая скрываемое волнение; кожа на подбородке сохранила несколько почти незаметных следов от перенесенной в детстве или юности оспы. Но глаза, украшенные длинными и прямыми, словно у теленка, ресницами, небесно-ясные, они притягивали словно магнит, медленно и верно тащили в омут. Попавшись в их плен, я не могла оторваться.
Сэр Фитцджеральд первым отвел взгляд, прервав затянувшийся контакт. Его брови недоуменно взлетели.
Приблизившись, он широко открыл входную дверь, и изящный жест руки предложил мне свободу.
– Мисс, если есть причина, заставляющая вас хранить инкогнито, никто не вправе настаивать на ответах. Никто не вправе принудить вас открыться. Вы можете располагать моим гостеприимством сколько посчитаете нужным или уйти в любой момент. Дверь открыта. Одно лишь обстоятельство заставляет меня просить вас о снисхождении. Поговорите с доктором Лукасом и ответьте на несколько вопросов. Если вы соблаговолите удовлетворить его любопытство, то нижайше прошу пройти со мной в кабинет.
Слушая тихий уверенный голос, я знала, что Рубикон перейден, решение принято, пусть неразумное и могущее повлечь неприятные последствия. Истина очевидна: человеку, стоящему напротив, я могла доверить собственную жизнь. Наверное, такое случается. Сила и невероятное обаяние оказались счастливо соединены в единое целое.
Забыв о дерзких планах побега, я проследовала за хозяином Торнбери на второй этаж в его кабинет. Боюсь, если бы он посоветовал мне идти на плаху, то я и здесь послушалась бы беспрекословно…
«Тем более во сне… Где мне ничего не грозит. Даже интересно, что случится дальше».
– Сэр Фитцджеральд, простите!
Хозяин поместья оглянулся.
«Заговори с ним! Проверь! Если ты спишь, то он поймет…»
Я решилась.
– Простите, что говорю на своем родном языке. Хотелось бы понять: что происходит? – произнесла я, переходя на русский.
Мистер Коллинз нахмурился и, не отвечая, попросил жестом следовать за ним.
Переступив порог кабинета, я увидела уже знакомых мне мужчин. Доктор Лукас сразу же поднялся, приветствуя меня, и следом за ним с поклоном встал Эдуард Мосснер, рыжеволосый и конопатый, словно яйцо перепелки, – именно его я повстречала вчера в парке вместе с сэром Коллинзом.
Я учтиво поклонилась им в ответ и заняла предложенное место в большом мягком кресле у камина. Огляделась.
Кабинет хозяина представлял собой небольшую, затененную плотными гардинами комнату. Солнечный свет, проникающий через неширокую щель в занавесях, яркой полоской расчерчивал пространство на две равные части. Над массивным письменным столом висел портрет неизвестного мне мрачного господина, упакованного в строгий, застегнутый до горла фрак. Единственными светлыми пятнами на картине были его пушистые седые бакенбарды и серебряный набалдашник трости.