Марк вздохнул. Он рассчитывал, что они не будут поднимать этот вопрос.
— Я думал об этом. Но в Трех Соснах в это время много детей на долгий уик-энд, и я не хотел, чтобы кто-нибудь из них наткнулся на него.
— Благородно, — не без иронии сказал Гамаш. — Но вероятность этого была чрезвычайно мала, верно? Как часто ребята играют в лесу близ вашего дома?
— Это случается. Вот вы стали бы рисковать?
— Я бы вызвал полицию.
Старший инспектор сделал паузу, чтобы его последнее предложение произвело надлежащий эффект. Оно лишало Марка Жильбера возможности ссылаться на то, что он руководствовался какими-то высокими материями. Оно разоблачало его. Выставляло человеком, который в лучшем случае совершил что-то бессовестное. А в худшем — убийство.
— Говорите правду, — почти шепотом произнес Гамаш.
— Я отнес тело в бистро, чтобы все думали, будто его убили там. Оливье нам все время палки в колеса вставлял.
— И вы отплатили ему, принеся в бистро убитого? — спросил Бовуар.
Он знал нескольких человек, которым с удовольствием подбросил бы в дом покойника. Но он никогда этого не делал. А этот человек сделал. Что говорило о его ненависти к Оливье. Редкой и удивительной степени ненависти. И о его решимости.
Марк Жильбер посмотрел на свои руки, посмотрел в окно, скользнул взглядом по стенам старого железнодорожного вокзала, и наконец его глаза остановились на крупном человеке, сидящем напротив него.
— Да, я сделал это. Не должен был делать, знаю. — Он покачал головой, удивляясь собственной глупости.
Молчание затянулось, и он поднял голову. Глаза его прищурились, засветились пониманием.
— Постойте. Уж не думаете ли вы, что я его убил?
Они ничего не ответили.
Жильбер переводил взгляд с одного на другого. Он даже посмотрел на идиота-агента, который замер с авторучкой в руке.
— Да зачем бы мне это делать? Я даже не знаю, кто он такой!
Полицейские по-прежнему молчали.
— Да нет же! Я ведь его даже никогда не видел.
Наконец Бовуар нарушил молчание:
— И тем не менее он оказался в вашем доме. Мертвый. Каким образом тело постороннего человека очутилось в вашем доме?
— Вы же сами говорите! — Жильбер вытянул руки, взывая к Бовуару. — Вы же сами говорите! Именно поэтому я и не вызывал полицию. Потому что знал, что вы подумаете. — Он обхватил голову руками, словно стараясь сдержать мечущиеся мысли. — Доминик меня убьет. О господи! Боже мой!
Плечи его опустились, голова поникла под грузом того, что он сделал, и того, что ему еще предстоит.
В это время зазвонил телефон. Агент Морен снял трубку:
— Полиция Квебека.
Торопливый голос на другом конце звучал приглушенно.
— Désolé, — сказал Морен, испытывая неловкость из-за того, что ему приходится мешать допросу. — Я не понимаю.
Все посмотрели на него. Он покраснел и заставил себя слушать внимательнее, но все равно не мог понять, что ему говорят. Наконец он услышал, и цвет его лица изменился.
— Un instant. [50]
Он закрыл рукой микрофон.
— Это мадам Жильбер. На их территории какой-то человек. Она увидела его в лесу с задней стороны дома. — Морен снова стал слушать. — Она говорит, что он направляется к дверям. Что будем делать?
Все трое мужчин встали.
— Боже мой, он, вероятно, видел, как я ушел, и знает, что они одни, — выпалил Марк.
Гамаш взял трубку:
— Мадам Жильбер, задняя дверь дома заперта? Вы можете ее запереть? — Он подождал. — Хорошо. Где он теперь?
Он послушал несколько мгновений и двинулся к двери. Инспектор Бовуар и Марк бросились за ним.
— Мы будем через две минуты. Возьмите свекровь и закройтесь в ванной наверху. В той, которую вы мне показывали. Да, с балконом. Заприте двери, задерните шторы. Оставайтесь там до нашего прибытия.
Бовуар завел машину, Гамаш хлопнул дверью и отдал трубку Морену.
— Оставайся здесь. И вы тоже.
— Я еду, — сказал Жильбер и потянулся к ручке задней двери.
— Вы останетесь здесь и будете говорить по телефону с вашей женой. Сохраняйте спокойствие. Вы нас задерживаете, месье.
Жильбер выхватил трубку у Морена, а Бовуар нажал на педаль газа — и машина рванулась с места. Они проскочили каменный мостик, миновали деревенский луг, мигом преодолели склон Дю-Мулен и через несколько секунд притормозили перед старым домом Хадли. Быстро и без шума вышли из машины.
— У вас есть пистолет? — прошептал на ходу Бовуар, пока они, пригнувшись, бежали к углу дома.
Гамаш помотал головой. «Ну дела!» — подумал Бовуар. Временами ему хотелось самому пристрелить своего шефа.
— Оружие опасно, — сказал Гамаш.
— Именно поэтому у него, — Бовуар мотнул головой в сторону леса, — оно, вероятно, есть.
Гамаш поднял руку, и Бовуар замолчал. Старший инспектор махнул рукой в одном направлении, а сам исчез за углом дома в другом. Бовуар побежал мимо передней двери, собираясь обогнуть дом с дальней стороны. Оба они направлялись туда, где Доминик видела постороннего человека.
Прижимаясь к стене и пригибаясь, Гамаш выглянул из-за угла. Нужно было торопиться. Неизвестный находился здесь уже не менее пяти минут, предоставленный самому себе. Возможно, он уже в доме. За минуту может многое случиться. Что уж говорить о пяти.
Гамаш обежал куст и добрался до дальнего конца старого дома. Он увидел там какое-то движение. Человек. Крупный. В шапке, перчатках и камуфляжной куртке. Он был рядом с домом, рядом с задней дверью. Если он проникнет внутрь, их задача станет гораздо сложнее. В доме столько мест, где можно укрыться. Там он будет гораздо ближе к женщинам.
Старший инспектор смотрел на незнакомца, а тот тем временем оглянулся и направился к двери.
Гамаш отделился от стены.
— Стоять! — скомандовал он. — Полиция Квебека.
Человек остановился. Он стоял спиной к Гамашу и не мог видеть, есть ли у него пистолет. Но и Гамаш тоже не видел, есть ли у человека пистолет.
— Я хочу увидеть ваши руки, — сказал Гамаш.
Никакого движения. Гамаш знал, что это плохой признак. Он приготовился нырнуть в сторону, если человек развернется и выстрелит. Но пока оба стояли неподвижно. А потом человек быстро повернулся.
Гамаш, опытный и тренированный, почувствовал, как время замедлилось и мир разрушился — остался лишь этот человек, развернувшийся лицом к нему. Его тело, его движения, его руки. И как только человек повернулся, Гамаш увидел какой-то предмет, зажатый в его правой руке.