— Есть какие-то мысли касательно того, что означает «воо»?
— Есть кинорежиссер с такой фамилией. Он родом из Китая. Снял «Миссия невыполнима-два», — серьезно сказал Морен, словно делясь жизненно важной информацией.
— Это может быть аббревиатурой. Есть организация автогонщиков с таким сокращенным названием. — Лакост посмотрела на шефа, который ответил ей отсутствующим взглядом. Она сразу же вернулась к своим заметкам — не найдется ли там чего-нибудь более полезного. — Есть и видеоигра с таким названием.
— Нет-нет, даже не понимаю, как я это забыл, — сказал Морен, повернувшись к Гамашу. — Так называется не игра, так зовут одного из персонажей. А название игры — «Король монстров».
— «Король монстров»? — Нет, Гамаш не мог себе представить, чтобы на уме у Отшельника или его мучителя было название видеоигры. — Что-нибудь еще?
— Есть коктейль с таким названием, — сообщила Лакост. — Готовят его из персикового сока и водки.
— Есть еще и вoo-вoo, — сказал Бовуар. — Это английский сленг.
— Vraiment? — сказал Гамаш. — И что это означает?
— Оно означает «чокнутый». — Бовуар улыбнулся.
— Есть и еще кое-какие значения… — начала было Лакост, но потом отрицательно покачала головой.
Они ничуть не приблизились к истине.
Гамаш закрыл совещание, подошел к своему компьютеру и набрал в поисковике слово.
Шарлотта.
* * *
Габри нарезал помидоры, перец и лук. Он резал, резал и резал. Он уже нарезал золотистые сливы и клубнику, свеклу и маринованные огурцы. Потом заточил нож и продолжил резать.
И так весь день, до вечера.
— Мы теперь уже можем поговорить? — спросил Оливье, остановившись в дверях кухни.
Запах здесь был такой приятный, но чужой.
Габри, стоявший спиной к стене, продолжал резать. Взял кочан цветной капусты и принялся крошить его.
— Соленые огурчики в горчичном соусе, — сказал Оливье, входя в кухню. — Мои любимые.
Хряп-хряп-хряп — и нарезанная капуста была опущена в кипящую воду для бланширования.
— Прости, — сказал Оливье.
Габри у раковины очищал лимоны, потом нарезал четвертинками, заталкивал в банки и посыпал крупной солью. Затем он выжал оставшиеся лимоны и сок вылил поверх соли.
— Могу я помочь? — спросил Оливье, протягивая руку к кувшину.
Но Габри своим телом отгородил Оливье от банок и молча закупорил их.
Все горизонтальные поверхности в кухне были заняты красочными банками, наполненными джемами, желе, маринадами и приправами. Впечатление возникало такое, будто Габри собирается заниматься этим до конца света — молча превращать в консервы все, что попадет под руку.
* * *
Клара отсекла кончики у свежей морковки, глядя, как Питер опускает в кипящую воду крохотные клубни молодой картошки. У них сегодня был простой обед из овощей с огорода с травами и сливочным маслом. Такие обеды были у них самыми любимыми в конце лета.
— Не знаю, кто чувствует себя хуже — Оливье или Габри, — сказала она.
— А я знаю, — отрезал Питер, разламывая стручок с горошком. — Габри не сделал ничего плохого. Ты можешь себе представить, что Оливье несколько лет ходил к этому человеку в лесу и никому об этом не говорил? Я хочу сказать: о чем еще он умалчивает?
— Может, о том, что он гей?
— Может, он вообще натурал, только нам не говорит.
Клара усмехнулась:
— Ну вот это действительно разозлило бы Габри, но я знаю нескольких женщин, которые очень порадовались бы такому известию. — Она замолчала, кончик ее ножа застыл в воздухе. — Я думаю, Оливье чувствует себя отвратительно.
— Да брось ты. Будь тот убитый жив, он бы так и продолжал ходить к нему.
— Но ведь он не делал ничего плохого, — сказала Клара. — Отшельник сам отдавал ему вещи.
— Это он так говорит.
— Что ты имеешь в виду?
— То, что Отшельник мертв. Разве это не удобно?
Клара прекратила нарезать морковку.
— Ты что хочешь сказать?
— Ничего. Просто я зол.
— Почему? Потому что он ничего нам не сказал?
— А ты разве ничего такого не чувствуешь?
— Немного — да. Но я в большей степени чувствую удивление. Слушай, мы все знаем, что Оливье любит хорошие вещи.
— Ты хочешь сказать, что он корыстный и прижимистый.
— Меня удивляет то, что он сделал с телом. Не могу себе представить, чтобы он тащил его через весь лес, а потом выгрузил в старом доме Хадли, — сказала Клара. — Я не думала, что у него столько сил.
— Я не думал, что у него столько злости, — сказал Питер.
Клара кивнула. Она тоже не думала. И тоже спрашивала себя: а что еще их друг утаивал от них? Но все это означало также, что Клара никак не может спросить у Габри, как он относится к тому, что его называют проклятым гомосеком. За обедом она сказала об этом Питеру.
— И потому, — заключила она, так почти и не прикоснувшись к содержимому тарелки, — я не знаю, как вести себя с Фортеном. Поехать ли в Монреаль и выяснить с ним отношения или просто забыть эту историю.
Питер взял еще один ломтик булки — мягкий внутри, с хрустящей корочкой. Размазал по нему масло, ровно, методично покрыл каждый миллиметр.
Глядя на него, Клара чувствовала, что готова закричать или взорваться. Или схватить этот чертов французский батон и швырнуть его об стену.
Но Питер продолжал размазывать масло, придавая ломтику булки идеальный вид.
Что он должен был сказать ей? Чтобы она забыла об этом? Что в словах Фортена нет ничего особо ужасного? Что из-за этого явно не стоит рисковать карьерой? Пусть оно так все и останется. И потом, душеспасительные разговоры с Фортеном не изменят его отношения к геям, а только настроят против Клары. А ведь Фортен устраивает для нее не какую-то там третьестепенную выставку. Эта выставка станет всем, о чем мечтала Клара. Там будут все принадлежащие к миру искусств. Клара сделает успешную карьеру.
Что ей сказать — чтобы она оставила все как есть или чтобы поговорила с Фортеном? Ради Габри и Оливье и всех их друзей-геев. Но главным образом ради себя.
Но если она сделает это, Фортен может рассердиться и отменить ее выставку.
Питер знал, что ему хочется сказать, но не знал, скажет ли это ради себя или ради Клары.
— Ну? — спросила она и сама услышала нетерпение в своем голосе. — Ну? — повторила она немного мягче. — Что ты думаешь?
— А что думаешь ты?
Клара вгляделась в его лицо.
— Я думаю оставить все как есть. Если он скажет еще что-нибудь в таком роде, я ему скажу, что об этом думаю. Сейчас для нас всех тяжелое время.