– «Служу царю и отечеству!» – вставил Борщов.
Домбровский кивнул:
– Примерно.
Юрий вживе вспомнил того жалкого, пахнущего помойкой человечка в затрапезной кофте, в раззявленных ботинках и едва не улыбнулся: каковы, интересно, сами монархи, если такова их знать? Однако тут же взгляд его упал на ту страшную фотографию, все еще лежавшую на столе, и всякая охота улыбаться сразу отпала.
– Да, да, – проследив за его взглядом, сказал Домбровский, – они чудовищно опасны, так что пусть вас не расслабляет сегодняшняя удача. Уверен, все окончилось так благополучно лишь потому, что так это было ими по какой-то неясной причине запланировано. В дальнейшем, однако, не ожидайте столь легких побед. – Он обвел взглядом всех присутствующих: – Еще раз всех заклинаю – неусыпно будьте настороже!.. Кстати, – снова обратился он к Юрию, – у вас ведь нет оружия. Вот, держите-ка. – Он достал из кармана и протянул Васильцеву новенький парабеллум с какой-то нахлобучкой на стволе (как догадался Васильцев, то был глушитель). – Отныне всегда носите его с собой. При вашем зрении толку, возможно, и маловато, но все же вы, Викентий, преподайте-ка ему уроки стрельбы.
О своем детском подвиге со стрельбой из нагана Юрий говорить не стал, тем более что при других обстоятельствах едва ли смог бы его повторить.
– Сделаем, – пообещал палач.
– Остальные, надеюсь, при оружии?
Борщов помахал в воздухе крохотным пистолетиком с инкрустированной перламутром рукояточкой, похожим на грозное оружие не больше, чем какой-нибудь возникший из амурных романов Ромул Эдгарович Загребжельский был похож на битого не раз, с асимметричной от побоев головой бывшего шулера Ефрема Борщова, сидевшего тут с заклеенной пластырем шишкой на лысине.
– Это еще что за аркебуза? – покривился Викентий.
– Браунинг «Мата Хари», – сказал Борщов, несколько задетый, – коллекционный, между прочим, экземпляр, я за него недавно двести целковых отвалил. Очень даже, между прочим, надежное оружие (когда, конечно, в умелых руках). Ваша честь… Георгий Теодорович, дозвольте продемонстрировать этому маловеру.
Домбровский, улыбнувшись, склонил голову.
Борщов мигом привинтил к стволу крохотный глушитель, тщательно прицелился в стоявший на камине подсвечник с тремя зажженными свечами и со словами: «Пардон, ваша честь», – трижды нажал на спусковой крючок.
Раздалось три тихих щелчка, и на третьем выстреле одна из свечей переломилась пополам. При учете игрушечности его пистолетика, стрелял Борщов, в общем, прилично. Он победоносно взглянул на Викентия. На палача, однако, это большого впечатления не произвело.
– Будем считать, что более-менее, – сказал он. С этими словами достал большущий, под стать ему самому револьвер, мигом насадил на него глушитель и, практически не целясь, выстрелил.
Легкий хлопок – и переломилась другая свечка.
– Что ж, тоже, будем считать, неплохо, – повернув в ту сторону голову, сказал Домбровский.
Он небрежно достал из внутреннего кармана пиджака небольшой пистолет с глушителем и, уже не оборачиваясь, произвел выстрел через плечо. Хлопок – и последняя свеча, оставшись стоять, погасла, пуля отстрелила фитиль. Домбровский даже не стал смотреть на результат.
– Ладно, позабавились – и будет, – подытожил он. – А вы, Юрий, постарайтесь поскорей освоить эту несложную, в общем, штуковину, ибо я чувствую, что нам в ближайшее время, увы, отнюдь не забава предстоит… Теперь о другом. – Он обратился к Борщову: – Какие у нас дела на ближайшее время готовятся к рассмотрению?
Тот достал очки в золотой оправе и изящную записную книжицу с тиснением:
– Значит, так… Если не считать дела пропавшего Куздюмова, то, во-первых, дело сотрудника кремлевской охраны Дыбина, обвиняемого в организации дома терпимости для высокопоставленных лиц. Девочек, в большинстве взятых из приютов, зачастую изуверски убитых, потом находили на городских свалках… Далее: дело заведующего хозяйственной частью из Наркомздрава, обвиняемого в самом что ни есть каннибализме. Далее: дело художника-орденоносца… Ну, тут все просто и понятно: обвиняется в убийствах московских антикваров с целью грабежа. Далее: дело майора госбезопасности Чужака, обвиняемого…
Последняя фамилия была знакома Васильцеву, и этого процесса он ждал с особенным нетерпением. Такая предвзятость, конечно, противоречила статусу судьи, но он уж ничего не мог с собой поделать. Однако тут как раз Домбровский остановил Борщова:
– Довольно. По праву председательствующего объявляю: производство по всем делам временно прекратить. Сейчас, когда под угрозу поставлено само существование Тайного Суда, я намерен предпринять действия совсем иного рода, но об этом – потом. Покуда же… – Он обратился к Викентию: – Сколько у вас на сегодня людей?
– Четырнадцать опекают поднадзорных, двадцать семь осуществляют оперативно-розыскные мероприятия, пятеро – для особых поручений, еще пятеро – для охраны, двое – мои помощники. – Юрий никак не предполагал, что под началом у Викентия столь многочисленная рать. – Итого…
– Ясно, – прервал Домбровский. От его вальяжных манер теперь не осталось и следа, в этот миг он походил на командующего в канун решающего сражения. – Нынче же распорядитесь, – приказал он, – с этой минуты все они переходят исключительно в мое личное распоряжение и не вправе подчиняться более никому.
– Но… – попытался было встрять Викентий, явно недовольный таким поворотом дел.
– Это приказ, – голосом, не терпящим возражений, пресек его Домбровский. – В ближайшее время нам предстоят самые серьезные испытания, и в данный момент все силы должны быть сосредоточены в одних руках. Мы переходим на чрезвычайное положение.
– На осадное, – вставил Борщов.
– Если угодно.
– Имеете какой-то план? – спросил Викентий.
– Да, но сообщу о нем позже. А пока что… Сообщите своим людям, что отныне все они подчиняются только либо лично мне, либо обладателю пароля, который я при необходимости сообщу одному из вас. И завтра же принесете мне список всех подчиненных.
– Ясно, – угрюмо отозвался Викентий. – Мне пароля, я так понимаю, пока не сообщите?
Домбровский промолчал.
Борщов поинтересовался:
– А нам-то с Васильцевым что делать покамест?
– Покуда – проявлять осторожность, про остальное – тоже потом. Еще вопросы?
– Да, вопросик один… – решился Борщов. – Давеча вы про какого-то Призрака изволили упомянуть; может, все-таки скажете, что за Призрак такой?
– Нет… Может, когда-нибудь, при случае. По правде, сейчас мне трудно сказать о нем что-либо. Если вы о нем не слыхали, то забудьте, вполне возможно, что он мне, как и полагается призраку, вообще примерещился. – Он встал. – А на сей миг не смею более никого задерживать.
На том военный совет был окончен, все молча направились к двери. Но в последний момент Домбровский внезапно сказал: