На другой день после пира в городе и в войске много говорили о внезапной смерти молодой королевы. Все считали это знаком свыше – расходились только в том, от кого этот знак и о чем.
Рерик, словно отупев от потрясения, даже на следующий день не мог поверить в случившееся. За эти три года Теодрада стала ему истинной сестрой. Его ненавязчивость и ее скромность мешали им открыто проявлять свои чувства, но он доверял ей, как никакой другой женщине, и любил так же сильно, как дома, в Смалёнде, любил Хильду. Внезапная, беспричинная смерть Теодрады не укладывалась у него в голове, все казалось, что произошла какая-то ошибка. И даже глядя в мертвое лицо, почти такое же бледное, как белое шелковое покрывало, он не мог поверить, что это – Теодрада.
Другим горем были мысли о Гизеле. Рерик знал, как она привязана к своей единственной дочери, и холодел, невольно представляя ее отчаяние. И чувствовал себя виноватым – ведь он был рядом, все случилось буквально у него на глазах. Он мог бы что-то сделать, как-то предотвратить, уберечь… И кто-то ведь еще должен будет сообщить ей об этом.
Харальд тоже был изумлен и растерян, но к обычным чувствам мужа, внезапно потерявшего молодую, красивую, знатную жену, да еще и вместе с нерожденным наследником, присоединялось чувство, будто его нагло, на глазах у всего хирда, ограбили. У него отняли настоящее сокровище, и Харальд был полон решимости доискаться, кто в этом виноват.
Отец Хериберт тоже едва помнил себя от горя – ведь в последние три года они с Теодрадой так сблизились, оказавшись чуть ли не единственными настоящими христианами среди норманнов, вчерашних язычников, и он любил свою духовную дочь не меньше, чем иные отцы любят родных детей.
– Праведники просияют, словно солнце в Царстве Отца их… – бормотал он, утешая то ли самого себя, то ли Рерика. – Там будет жизнь с Богом без страха смерти… там Свет Неубывающий, там никогда нет мрака; там здравие, которое не расстроит никакая болезнь… Там неиссякающее изобилие для тех, кто ныне алчут и жаждут правды; там благоденствие, которое не нарушает никакой страх; там радость, которую не нарушает никакая печаль; там вечная слава с ангелами и архангелами, с праотцами и пророками, с апостолами и мучениками, с исповедниками и святыми девами, следующими за Христом, куда бы он ни пошел…
– Что ты несешь? – размеренно поинтересовался Рерик, не поднимая на него глаз. Он нередко не понимал Хериберта, а сейчас, как ему казалось, тот и вовсе помешался.
– Святыми девами, следующими за Христом… куда бы Он ни пошел… – повторил Хериберт и смахнул со щеки медленно, тяжело ползущую мужскую слезу. – Она была из тех, кто следовал за Христом… всегда… И теперь она там… Апостол говорил… «Не видел того глаз, не слышало того ухо, и не приходило то на сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его»…
Рерик понимал только то, что Бог устами Хериберта обещает вечное блаженство душе Теодрады, но его веры они никак не укрепяли. Он точно знал, что Теодрада была очень хорошей женщиной: доброй, искренней, старательно выполняла все обязанности жены, хозяйки дома и королевы, даже если они и расходились иной раз с ее желаниями. И она ни в чем не была виновата. Ее смерть – огромная несправедливость, кто бы ни был в ней виноват. Допустим, старые боги не помогли ей, потому что она им чужая и по крови, и по вере. Но Бог Хериберта, Бог самой Теодрады? Хериберт первый готов причислить ее к святым девам, всегда следующим за Христом. Так почему он не защитил ее?
Но вскоре отец Хериберт взял себя в руки. У него уже имелось объяснение случившемуся. Он был уверен и внушал Харальду, что Теодраду погубили происки сатаны.
– Ты должен немедлено заставить всех здешних людей принять Христову веру, обратить наконец этих злобных волков в кротких овец, пока дьявол не выносит все стадо в своих когтях! Сам Господь указывает тебе на то, что промедление подобно смерти, что твои колебания в вере чреваты гибелью! Ты был готов примириться с дьяволом, служить на его алтаре, и вот Сатана нанес тебе первый удар! Теперь ты должен нанести удар ему и навек покончить с его властью в этой стране!
– Это невозможно! – решительно и даже со злобой возражал Рерик. – Не-воз-мо-жно, пойми ты, бритая башка! – Так он не называл Хериберта с самых первых дней их знакомства, и это показывало, в каком он потрясении. – По всему городу ходят слухи, что в королеву вселился какой-то злой дух и убил ее! А она была христианка! Все в Хейдабьюре уверены, что ее покарали боги, что их разгневало само пребывание в городе христианской королевы! Теперь даже и те, кто соглашался было крестить, боятся это делать, потому что никто не хочет вызвать на себя гнев богов! Никто не хочет умереть той же смертью, что и она! Все в городе говорят, что боги послали ей смерть, чтобы наказать конунга за то, что он им изменил!
– И ты говоришь то же самое! – воскликнул монах. – Ты думаешь то же самое, что и эти одержимые дьяволом невежды! Ты сам готов отступиться, предать Христа, а за это тебя ждет еще худшее наказание, чем их всех! Рейрик, опомнись! Ты уже видишь, к чему привело потакание дьяволу! Ты хочешь дождаться еще худших бед!
Харальд был мрачен и не знал, кого слушать. Он не сомневался, что высшие силы этой смертью подали ему знак, но был в тем большей растерянности, что совершенно не знал, каким именно силам его приписать. Кто из богов наказал его и за какую провинность? То ли Один убил его жену-христианку, чтобы наказать за предательство веры предков, то ли Христос таким суровым способом хотел подтолкнуть его к более решительной борьбе с язычниками? Но за второе толкование выступал только отец Хериберт и немногочисленные в хирде франки, а за первое – весь город и все войско во главе с его собственным братом. Даже Анунд конунг, сам христианин, усомнился и ходил удрученный и молчаливый.
– Мы не желаем, чтобы нас и наших детей погубил тот же дух, который убил твою королеву! – заявил Асгрим Лисий Хвост. – Ты не почитаешь Фрейра, и асы наказали тебя!
– Это дьявол убил кролеву! – в негодовании вскричал Хериберт, видя, что бледный и угрюмый конунг сам не может возражать этим наветам.
– Тем более мы не желаем креститься и отдаться во власть этого духа, который, как ты сам говоришь, угрожает всем христианам! – нашелся Асгрим и решительно тряхнул своей шапкой с лисьим хвостом.
Но в тот же день к Харальду пришел один из хирдманов, смалёндец, Коль по прозвищу Тучегон. Он еще в Хельгелунде славился тем, что знал особые песни, которыми мог разогнать тучи, вызывать или усмирить ветер, из-за чего считался очень сведущим и мудрым человеком. Кроме того, он разбирался в травах и умел чертить руны, отгоняющие болезнь и приносящие удачу. В вечер пира он был в дозоре возле кораблей и узнал обо всем только утром. Подробно расспросив всех, кто видел, как умирала Теодрада, он подумал, а потом попросил Харальда выслушать его наедине.
Харальд уже никого не желал слушать, но встретил взгляд этого невысокого, простецкого вида человека и понял, что здесь ему ничего не будут толковать про поединок богов и про козни злых духов.
– Я хочу сказать тебе, конунг, то, чего тебе, похоже, еще никто не говорил, – начал Коль, когда Харальд велел всем отойти и оставить их вдвоем возле почетного сидения. – Сдается мне, что боги здесь особо ни при чем. Я, ты знаешь, в травах чуток разбираюсь. Сдается мне, что козочка паслась не на том лугу и съела травку, которую ей лучше бы не есть.