* * *
Жизнь Михаса напоминала молниеносный полет кометы — зрелище весьма яркое и впечатляющее, но, увы, недолговечное, оставляющее в памяти весьма сомнительные воспоминания, а в конце — полное разочарование. Все, что он пережил, уместилось бы в пару крохотных фраз и несколько протяжных вздохов сожаления.
Глухая деревенька, где родился Михас, больше походила на пристанище бродячих артистов. С десяток дворов и небольшой базар, под завязку набитый приезжими негоциантами. Единственным развлечением здесь были заболоченные поля, где выращивался рьяный рис — пища весьма специфическая, способная вызывать не только урчание в животе, но и продолжительные галлюцинации.
Уже в двенадцать Михас расстался с детством и сел за баранку стального уборщика Рор-8. Посевная, уборочная. Уборочная, посевная. Зимний месяц забвения. И все заново. Посевная, уборочная… Жизнь стала делиться для юноши на четыре сезона, с одной лишь разницей — вначале месяца работы было чуть больше, в конце чуть меньше. В остальном же жизнь в зеркальном мешке состояла из одинаковых дней, недель, сезонов. Скучное, однообразное существование, которое, надо признать, все-таки нравилось Михасу.
Когда ему исполнилось пятнадцать, все изменилось. Юноша впервые узнал, что окружающий его мир гораздо шире и не ограничивается десятью милями болотистых полей и каменной грядой заброшенной стены, разделяющей огромную страну на бесконечные провинции. Поддавшись уговорам приятелей, он плюнул на все и отправился в районный центр.
Брадге встретил его каменными домами, мощёными мостовыми и высокими шпилями вокзала. Город очень понравился Михасу, но ещё больше ему пришлась по душе новая работа. На верфи он занимался ремонтом пыхтящих густым дымом катеров. Вначале было тяжело, а потом он втянулся. Уже после первой рабочей смены мог с лёгкостью определить причину поломки.
Через десять лет Михас доработался до должности старшего механика и однажды решился шагнуть выше — поступить в академию. Но оказалось, что тем, кто не обучен грамоте, в стенах академии делать нечего. Талантливого механика высмеяли и посоветовали больше не тратить зря ни своего, ни чужого времени.
Пытаясь утопить обиду на дне стакана, Михас вернулся на верфь к привычным одножильным двигателям и пронизывающему морскому ветру. И вновь, как это было на болотах, жизнь разделилась для него на равные, бесконечные сезоны. Но надежда совершить что-то значимое затаилась где-то в сердце, в ожидании звёздного часа: Михас знал точно — он наступит. И если не сегодня, то обязательно завтра.
И он не ошибся…
Объявление о наборе в артель он сорвал случайно, как это и бывает со счастливчиками, выигравшими крупную сумму. Просто увидел, просто сорвал, просто решился.
Воинская братия глубинщиков тогда находилась в самом начале своего становления, и испытания кандидатов носили скорее формальный характер.
Михас сразу пришёлся ко двору, а его неумение складывать буквы в слова даже отнесли к разряду достоинств, поскольку в подводной службе не хватало настоящих исполнителей, а образованных руководителей и так было предостаточно.
Новое дело настолько захватило механика, что он почти три года потратил на создание проекта первой базы-кокона. И только когда работа была окончена, и база Форт Готли заняла своё место на дне Нескучного моря, Михас впервые решил обернуться назад и оценить прожитые годы.
Оказалось, что ничего особенного талантливый механик не нажил — ни семьи, ни детей, даже верные друзья и те не попали в его сокровенную копилку. Одни лишь болезни, да ворчливый характер прилепились к нему как надоедливый репей.
Беспамятство, поддерживаемое горячевкой, продолжалось около месяца. За это время Михас успел лишиться всех накоплений и едва не отдать богу душу. Жизнь требовала немедленных перемен. И перемен серьёзных, которые невозможно отыскать ни на земле, ни на небе. Именно в тот момент он и принял решение последовать вслед за своей любимой работой, которая отняла у него последние силы и которую он лелеял как собственного отрока…
… Михас устало потёр виски и поглядел в иллюминатор. Самым противным на вахте было именно ожидание. Порой достаточно короткое, всего пару часов, но бывали такие рейды, когда ожидание длились целую вечность.
Глупая и никому не нужная инструкция оставлять механиков на батисфере вошла в подводный устав не так давно, но за год быстро укрепилась и превратилась в неукоснительное правило.
По авторитетному мнению адмиралтейства, во время рейда команда глубинщиков подвергалась наибольшей опасности и могла с лёгкостью лишиться собственной батисферы, как минимум, по десяти веским основаниям. И именно механики должны были снизить этот самый риск. Только как это сделать, инструкция предательски умалчивала. Чисто теоретически Михас конечно мог доплыть до кокона и в случае необходимости вызвать спасательную бригаду. Или, на худой конец, сократив расстояние до базы, послать сигнал бедствия. Но на практике такие случаи были сродни чему-то невероятному, поэтому рассуждать о сложностях подводной службы не имело никого смысла. У глубинщиков было принято выполнять, а не мусолить приказы. Все одно, достучаться до небес, а в их случае до адмиралтейства, было невозможно.
Попрощавшись с командой, механик привычно послал им вслед знак сохранности, которым пользовались все моряки, и включил таймер ожидания. Ровно тридцать пять часов. Так называемая точка невозврата! Временной рубеж, миновав который Михас обязан возвратить батисферу на кокон и незамедлительно доложить аншеф-генералу о случившемся.
Но механик не волновался. Обычный рейд, в сопровождении проводника-ихтиана — какая опасность может таиться в этом будничном деле? Он был уверен, что никакой. Именно по этой причине не сразу заподозрил внезапное волнение Глубины.
В мутной синеве, которая сейчас приобрела темно-синий оттенок, напоминающий грозовые тучи, Михас заметил, что яркое сияние Горизонта немного померкло, а через пару секунд вновь начало переливаться серыми бликами.
С кружкой в руке с тёплым отваром, содержащим приличную порцию горячовки, механик отошёл от иллюминатора. Вид каменного дна и мелких планктонов навевал лишь неприятное уныние, от которого однако спасал приятный напиток.
Возле приборной доски Михас бросил рассеянный взгляд на показание давления, холостых оборотов и запаса кислорода. Каждые полчаса, когда он включал двигатель, крохотные красные иглы вздрагивали и тянулись на свои привычные позиции. Сейчас же они, завалившись за ноль, терпеливо ждали очередного пробуждения двигателей.
В эти минуты по узким отсекам батисферы гуляла вкрадчивая тишина, изредка нарушаемая бульканьем воздушных баллонов и скрежетом воды. Да, именно скрежетом. У Михаса даже складывалось впечатление, будто кто-то время от времени скребётся снаружи, отчаянно пытаясь попасть внутрь батисферы.
Проверив снаряжение, механик протиснулся во второй отсек, посмотрел на время. Последний сеанс связи был пять часов назад. Короткая запись в бортовом журнале напоминала о том, что с бригадой все нормально, и они добрались до Подземного города Чета.