– Еще чего-то натворили? – ехидно прищурился Стирген.
– Вы правы, натворили… – понурился дракончик. – И такого, что по сравнению с этим проникновение в башню архимага – мелочь! Но я не могу вам сказать, Кирлан сам должен решить: признаваться или нет. А я должен понять – имею ли я право оставаться его другом.
– Во как! – приподнял левую бровь император, он с некоей заинтересованностью оглядел хмурого Стига и похмыкал. – Что-то ты слишком серьезен, малыш.
Дракончик чуть приподнял крылья и опустил – словно плечами пожал.
– Я сегодня понял, что любой забаве должен быть предел… Что думать о последствиях надо.
– Надо же! – удивился Стирген. – Не ждал, и рад за твоего отца. И… Если сумеешь заставить понять это моего непутевого внука, буду очень благодарен.
– Или заставлю, или… он мне не друг! – Стиг говорил очень тихо, но император услышал.
Его величество довольно долго пристально смотрел на приемного сына Вихря и размышлял. Малыш на удивление решителен. Что же они там наделали, раз он задумался над такими вопросами? Видимо, и в самом деле что-то серьезное. Но пускать или не пускать его к Кирлану? Тот ведь сейчас лежит на животе и хнычет, считая себя невинно пострадавшим. Стиргену, когда наказывал внука, было едва ли не больнее, чем самому мальчишке. Но как иначе заставить сорванца задуматься? Император не знал, вчера он, услышав, что Кирлан мог легко погибнуть, перепугался до смерти. И рассердился. Потому, наверное, и решился выпороть принца.
– Что ж, иди, – вздохнул его величество. – Он в своей спальне.
– Спасибо! – поклонился Стиг и опрометью вылетел из кабинета, сопровождаемый невеселым смешком императора.
Где расположена спальня принца, дракончик знал, во дворце тоже ориентировался неплохо, хотя мало кто полностью знал этот безумный лабиринт. Его строили по найденным в древних гномьих архивах чертежам замка Ушедшего. Гномы и строили. А затем каждый император добавлял что-то свое – достраивал, перестраивал, изменял.
Войдя в спальню, Стиг подошел к кровати с балдахином и уставился на Кирлана, лежащего на животе, дрыгающего ногами и что-то читающего.
– О, привет! – обрадовано повернулся к другу принц, заметив, что уже не один. – А как тебя пустили? Дед обещался, что неделю никого ко мне не пустит, только учителей.
– Он разрешил, – хмуро сказал Стиг. – Поговорить я пришел. Ты вчера такое сотворил, что…
– Дед мне за это уже выдал, – помрачнел Кирлан.
– Да я не о башне архимага! – раздраженно стукнул хвостом по полу дракончик. – Я о Лоралиэль.
– Подумаешь, приклеил задаваку задницей к мостовой! – удивился принц. – Нечего было нос кверху драть.
– Ты бы сперва узнал, какой клей ты взял… – понурился Стиг.
– Я же говорил, у главного строителя спер.
– А что он очень едкий, не знал?! Ей всю кожу на ногах и выше разъело! Даже маги не обещают быстрого исцеления. Месяц, как минимум, пластом лежать! Представляешь, как ей больно было?..
– Представляю… – ошарашено выдавил принц. – Ой, мама… Я же…
– Что ты? – Стиг едва не плакал. – Знаешь, наш учитель, мэтр Рохен, вот что просил передать тому, кто это сделал: «Прятаться, сделав гнусность – последнее дело. Виновен – признай свою вину!»
– Последнее дело… – вздрогнул Кирлан. – Но я же не хотел такого!
– Я тоже виноват, нечего мне было рассказывать вам, что надо мной в гимназии смеются! – буркнул дракончик. – Должен был понимать, что вы с Гортом этого так не оставите. Но ты…
– Что?
– Слишком это, ясно?! Я все тебе сказал. Одно только еще… Промолчишь – ты мне больше не друг!
Резко повернувшись, Стиг вышел из спальни, оставив растерянного Кирлана в одиночестве. Принц долго лежал и пытался понять, что же теперь делать. После вчерашней экзекуции он уже знал, что такое настоящая боль, и вполне мог представить, каково пришлось бедной эльфиечке, пока клей разъедал ей кожу. Этот дзеннов клей ведь никакой растворитель не брал! Наверное, только маг и сумел снять едкую корку. Впервые в жизни Кирлан задумался о том, что от его действий другим может быть больно. И ему стало стыдно, до такой степени стыдно, что он забыл про собственную боль. Немного поплакав, принц закусил губу и встал – он принял решение.
– Вот, значит, как… – тихо сказал император, выслушав сбивчивый рассказ внука. – Ты хоть понимаешь, что сделал род Элтаэноль врагами короны?
– Понимаю… – съежился Кирлан. – Деда, я должен пойти к отцу девочки и… повиниться. Я не хотел такого! Я…
– Не подумал, – закончил за него Стирген, укоризненно качая головой. – В кого ты только таким недумающим уродился, а? Неужто, в мать?.. Жаль, коли так.
– Нет! – обиженно вскинулся принц – мать, после того, как увидел ее развлечения, он презирал всей душой. – Я теперь всегда буду думать, деда. Обещаю.
– Дай-то Бог… – недоверчиво посмотрел на него император. – Что ж, иди. И учти, что если князь Элтаэноль пожелает наказать тебя за искалеченную дочь, то будет в своем праве. Я возражать не стану, только велю проследить, чтоб не до смерти. Ты понял, Кирлан?
– Понял… – едва слышно ответил тот, опуская голову. – Я согласен.
Он повернулся и уныло побрел к выходу из дворца. Стирген смотрел ему вслед и размышлял. Неужто глупый мальчишка начал умнеть? Признал все же свою вину, не струсил. И не побоялся пойти к отцу Лоралиэль. Может, еще и вырастет толковым императором. Если и в самом деле научится обдумывать каждое свое действие и каждое слово.
Серебряный князь Орилас Элтаэноль мерил свой кабинет нервными шагами. Мысли прыгали, он никак не мог понять, кому понадобилось калечить его несчастную девочку, кому он встал на дороге. На Контору грешить не стоит – всегда соблюдал верность империи, не участвовал ни в одном заговоре, и в СБ это хорошо знают. Да и не мог он иначе – куда податься потомку изгнанного из Эльвидара рода? Кроме Нада – некуда! Значит, не Контора. Кто тогда? Неужто род Хорван решил вспомнить о давней вражде между гномами и эльфами? А смысл? Выгоды в этом нет никакой, император не допустит кровавой междоусобицы и жестоко накажет ее инициаторов. Скорее всего, Хорван тоже ни при чем – гномы всегда отличались здравомыслием, хотя обид не забывали и не прощали никогда.
Князь устало опустился в кресло и налил себе вина. Слава Создателю, что Лоралиэль все же выздоровеет – целители заверили, что через месяц и следа от ран не останется. Так что это происшествие больше похоже на предупреждение. О чем же его предупреждают? Чтобы не становился кому-то на дороге? Но кому?! Или хотят заполучить часть владений рода Элтаэноль? Так ни писем, ни требований ни от кого не поступало. Если кто-то хочет чего-нибудь от Ориласа добиться, то почему не сообщает о своих претензиях? Странное что-то во всем этом. Как понять? Надо будет, пожалуй, завтра сходить на прием во дворец и там внимательно прислушаться к намекам других князей. Может, что-нибудь и прояснится.