Все смолкли. Мне показалось, что это весьма опасное ученье, и тем не менее я чувствовал — думаю, все мы чувствовали — что на его доводы нечего и возразить. Немного погодя миссис Леопардик — она сестра Франчинга и вела себя как хозяйка — встала из-за стола, и мистер Хаттл воскликнул:

— Как! Неужто дамы хотят так скоро нас лишить своего общества? Почему б не подождать, покуда мы выкурим по сигаре?

Эффект был мгновенный. Дамы (включая Кэрри) вовсе не хотели себя лишать очаровательного общества мистера Хаттла и тотчас вновь уселись за столом, смеясь и перешептываясь. Мистер Хаттл сказал:

— Ну вот, это добрый знак; теперь никто вас не сможет оскорбить, назвав приверженницами общепринятых понятий.

Общепринятые понятия всего лишь слова

Миссис Леопардик, женщина, кажется, умная и острая, сказала:

— Мистер Хаттл, мы вам идем навстречу — то есть, мы посидим, покуда вы до половины не выкурите свою сигару. Во всяком случае, это будет золотая середина.

Никогда не забуду, какое действие имели на него эти её слова — «золотая середина»! Как он был блестящ и смел в толковании этих слов! Он положительно пугал меня. Он сказал что-то вроде следующего:

— Золотая середина, вот именно. Да знаете ли вы, что «золотая середина» суть два слова, означающее не более, как «жалкую посредственность»? По мне, езжайте первым классом либо уж третьим; женитесь на герцогине либо уж на ее судомойке. Золотая середина означает благоприличие, а благоприличие — это такая скука! Не правда ли, мистер Путер?

Я был так смущен тем, что он адресовался прямо ко мне, что мог только поклониться, извиняясь, и сказать, что не смею здесь предложить своего суждения. Кэрри хотела что-то сказать, но её перебили, чему я был скорее даже рад, ибо она не умеет ничего доказывать, а надо очень уж уметь, тягаясь с таким человеком, как мистер Хаттл.

Меж тем он продолжал с тем изумительным красноречием, которое даже самым неприятным его мыслям сообщало убедительность:

— Золотая середина не более, как жалкая посредственность. Тому, кто любит шампанское и, обнаружа, что полбутылки ему мало, не решается на целую бутылку и ограничивается английской пинтой, вовеки не построить ни Бруклинского моста, ни Эйфелевой башни. Нет, он слаб, он посредственность — он воплощенное благоприличие, — да, он золотая середина и остаток дней своих проведет в пригородном домике с галерейкой на оштукатуренных колоннах вроде балдахина о четырех столбиках над постелью.

Как мы все хохотали!

— Все это подходит, — продолжал мистер Хаттл, — жидкому человечку, с жидкой бороденкой, с жидкими мозгами и с пристяжным галстуком.

Тут мне показалось, что он в кого-то метит, и дважды я поймал себя на том, что поглядываю в зеркало шифоньера; ибо на мне был пристяжной галстук — а почему бы и нет? Если эти замечания ни в кого не метили, они были все-таки неосморительны, и таковы же были и последовавшие его наблюдения, кажется, весьма смутившие и мистера Франчинга и его гостей. Впрочем, едва ли мистер Хаттл имел в виду кого-то из присутствовавших, ибо он прибавил:

— Мы не наблюдаем таких людей здесь, в этой стране; но мы их наблюдаем в Америке, и мне они не нужны.

Несколько раз Франчинг намекал на то, что недурно бы разлить гостям вино, но мистер Хаттл и бровью не повел и продолжал так, будто он читает лекцию:

— Чего нам недостает в Америке — так это ваших домов. Мы живем на колесах. Ваша простая, тихая жизнь и ваш дом, мистер Франчинг, поистине прелестны. Ни ложных притязаний, ни притворства!

Уверен, вы точно так же ужинаете в кругу семейственном, как и тогда, когда приглашаете нас. Свой собственный слуга прислуживает вам за столом — не то что стоящий над душою нанятый лакей.

Тут мистер Франчинг заметно вздрогнул.

Мистер Хаттл продолжал:

— Умеренный, скромный ужин, без всякой пышности — вот что у вас сегодня. Вы не оскорбляете своих гостей, посылая слугу за шампанским по шесть шиллингов бутылка.

Тут мне невольно вспомнилось наше «Братья Джексон» за шиллинг и три пенса!

— Ей-богу, — продолжал мистер Хаттл, — такого хозяина убить мало. Подобное оставим пентюхам, которые вечерами режутся с супружницами в домино. Знаю я про таких людей. Мы не желаем их видеть за своим столом. Здесь у нас избранное общество. Нам не нужны глухие старушенции, которые не могут следить за умным разговором.

Все глаза обратились к миссис Филд, которая, по счастью будучи глуха, не слышала его намеков, но продолжала любезно улыбаться.

— Здесь за столом у мистера Франчинга, — продолжал мистер Хаттл, — мы не увидим и глупой, непросвещенной дамочки, которая, таскаясь по дешевым танцулькам в Бэйвотере, воображает, что вращается в обществе. Общество не знает ее. Она ему не нужна.

Мистер Хаттл прервался на минутку, и дамы, воспользовавшись случаем, встали из-за стола. Я тихонько попросил мистера Франчинга меня извинить, ибо не хотел опаздывать на последний поезд, что, между прочим, с нами едва не приключилось из-за того, что Кэрри засунула куда-то вязаную шапочку, какую надевает, когда мы выходим в люди.

Домой мы с Кэрри вернулись очень поздно, но входя в гостиную я сказал:

— Кэрри, ну что ты скажешь про мистера Хардфура Хаттла?

Она ответила только:

— Как он похож на Люпина!

Та же мысль и мне приходила в поезде. Из-за этого сравнения я полночи не мог заснуть. Конечно, мистер Хаттл старше и влиятельней Люпина; но он в самом деле на Люпина похож, и я думал, как опасен может быть Люпин, когда он станет старше и влиятельней. Я гордился тем, что Люпин чем-то напоминает мистера Хаттла. Люпина, как и мистера Хаттла, порой посещают удивительные мысли; но как раз эти мысли и опасны. Они могут сделать человека безмерно богатым или ужасно бедным. Они создают человека, они же его и губят. Всегда я чувствую, что тот счастливей, кто ведет простую бесхитростную жизнь. Думаю, я счастлив оттого, что я не заношусь. Порой мне кажется, что Люпин, теперь, когда он под крылышком у мистера Джокера, готов угомониться и следовать по стопам своего отца. Это большое утешение.

Глава XXI

Люпин уволен. Большие огорчения. Люпин нанимается куда-то еще на приличное жалованье

13 МАЯ.

Нас постигло ужасное несчастье. Люпин уволен из учреждения мистера Джокера, и я даже не знаю, как еще могу вести этот дневник. Меня не было в присутствии в прошлую субботу, я впервые за двадцать лет по болезни пропустил службу. Отравился, верно, каким-нибудь омаром. Судьбе было угодно, чтобы мистер Джокер тоже отсутствовал в тот день; и самый ценный наш клиент, мистер Буль-Батон, в ярости явился в канцелярию и объявил, что не желает более иметь с нами никакого дела. Мой сын Люпин не только имел наглость вступить с ним в разговор, но и указал ему на фирму «Гарсон, сыновья и компания». По моему скромному мнению, и хоть приходится свидетельствовать против собственного сына, такой поступок похож скорее на предательство.