– Ханна Честер, вы обнаружены. Если не откроете, нам придется выломать дверь. Давайте не будем тянуть время, открывайте немедленно.
Ответа не последовало.
Отступив на шаг, я бросился всем весом на дверь. Она угрожающе скрипнула, но не поддалась.
Повременив лишь для того, чтобы убедиться, что внутри не происходит никакого движения, я снова надавил на нее, на этот раз со всей силой. Дверь слетела с петель, и я провалился в комнату до того душную, холодную и темную, что замер на мгновенье, чтобы собраться с чувствами, прежде чем решиться осмотреться. Хорошо, что я это сделал. В следующее мгновение от вида бледного и неподвижного красивого ирландского лица, глядевшего на меня из вороха постельного белья на кровати у стены, меня пробрало таким смертным холодом, что не будь этого короткого приготовления, я бы серьезно испугался. Меня охватило липкое недоброе предчувствие, и, повернувшись к молчаливой фигуре, лежащей так близко, и увидев, с какой мраморной неподвижностью она застыла под лоскутным пледом, я спросил себя, как может сон так походить на лик смерти, ибо у меня не было серьезных сомнений в том, что передо мною спящая женщина. В комнате было слишком много свидетельств беззаботной жизни, чтобы делать какие-либо иные выводы. Одежда, оставленная на полу так, словно она ее только что сняла, объемная миска с едой, дожидающаяся на кресле у двери, – даже мимолетного взгляда на нее было достаточно, чтобы увидеть, что среди прочего там было и то блюдо, которое мы ели на завтрак, – и все вокруг говорило о цветущей жизни и беспечной вере в завтрашний день.
И все же чело, повернутое к балкам незаконченной стены, было таким бледным, приоткрытые глаза были такими стеклянными, а рука, лежащая на покрывале, такой неподвижной, что от мысли о прикосновении к существу, впавшему в столь глубокую бессознательность, меня бросило в дрожь. Но прикоснуться было необходимо. Любой крик, который я мог издать в ту минуту, был не в силах пронзить этих оглохших ушей. Собравшись с духом, я наклонился и поднял руку, которая лежала на покрывале, точно в насмешку, ожогом вверх, намереваясь заговорить, позвать, сделать что-нибудь, что угодно, чтобы разбудить ее. Однако от первого же прикосновения к руке невыразимый ужас сковал меня. Она была не только холодной, как лед, но и окоченевшей. Уронив ее, я снова всмотрелся в лик девицы. Боже правый! Имела ли когда-либо жизнь подобное обличье? Какой сон рождает столь бледные оттенки, такое обличительное оцепенение? Наклонившись еще раз, я присмотрелся к ее губам. Ни дыхания, ни движения. Потрясенный до глубины души, я сделал последнюю попытку. Разорвав одежды, я положил руку ей на сердце. Оно было неподвижно, как камень.
Ты мне дороже был мужей достойных [29] .
Уильям Шекспир. Генрих IV
Я не уверен, что сразу же обратился за помощью. Жуткое потрясение, постигшее меня именно в ту минуту, когда жизнь и надежда кипели сильнее всего, внезапное крушение всех планов, основанных на ожидаемых показаниях этой женщины, и самое страшное – ужасающее совпадение между неожиданной смертью и тяжелым положением, в котором виновная сторона, кто бы это ни был, предположительно пребывала в это время, было слишком очевидным, чтобы предпринимать какие-либо немедленные шаги. Я мог лишь стоять и взирать на умиротворенное лицо предо мною, улыбающееся в вечном покое, словно говоря, что смерть совсем не так страшна, как мы привыкли думать, и дивиться провидению, которое принесло нам страх вместо облегчения, осложнение вместо облегчения, разочарование вместо успеха. Ибо, как ни красноречива смерть даже на незнакомых и нелюбимых лицах, причины и последствия этой имели слишком большое значение, чтобы позволить себе предаваться скорби. Ханна-девица, растворилась в Ханне-свидетельнице.
Но постепенно выражение ожидания, которое я заметил, осматривая уста и наполовину открытые веки, привлекло мое внимание, и я склонился над нею, снедаемый интересом иного рода и спрашивая себя, действительно ли она мертва и не поможет ли немедленное медицинское вмешательство. Однако чем внимательнее я всматривался, тем больше убеждался, что она мертва уже несколько часов; и смятение, вызванное этой мыслью, вместе с раскаянием в том, что я не повел себя решительнее вчера, когда можно было ворваться в укрытие этой несчастной и прервать, если не прекратить, исполнение рока, заставило меня задуматься о своем нынешнем положении. Оставив ее, я вышел в соседнюю комнату, распахнул окно и привязал к створке красный платок, который предусмотрительно захватил с собой.
В тот же миг какой-то юноша, которого я счел В, хотя он не имел ни малейшего сходства ни в одежде, ни в выражении лица с внешностью того молодого человека, которого я видел до сих пор, вышел из дома жестянщика и направился к дому, в котором находился я.
Заметив, что он бросил быстрый взгляд в моем направлении, я вышел из комнаты и ждал его наверху лестницы.
– Ну что? – шепнул он, войдя и встретив мой взгляд. – Видели ее?
– Да, – горько ответил я. – Видел.
Он взбежал по ступенькам ко мне.
– И она созналась?
– Нет. Я не разговаривал с ней. – И видя, что мой тон и выражение лица встревожили В, я повел его в комнату миссис Белден, спросив по дороге: – Что вы имели в виду, когда сегодня утром сообщили, что видели ее, и указали комнату, в которой я могу ее найти?
– То, что сообщил.
– То есть вы побывали в ее комнате?
– Нет, я был только снаружи. Вчера, когда вас с миссис Белден не было дома, я, заметив свет, подполз по крыше к самому краю и, заглянув в окно, увидел, как она ходит по комнате. – Тут он, видимо, заметил, как я поменялся в лице, потому что остановился и воскликнул: – Что случилось?
Я больше не мог сдерживаться.
– Идемте, сами увидите. – И, проведя его к небольшой комнате, которую покинул совсем недавно, я указал на застывшее на кровати тело. – Вы сообщили, что я найду Ханну здесь, но не сообщили, что в таком состоянии.
– Боже мой! – вскричал он. – Мертва?
– Да, – ответил я. – Мертва.
Он как будто не мог поверить в это.
– Но это невозможно! Она крепко спит, приняла наркотик…
– Это не сон, – возразил я. – А если и сон, то она не проснется никогда. Смотрите!
Я снова взял руку Ханны, отпустил, и та всем весом безвольно упала на кровать.
Похоже, это убедило его. Постепенно успокаиваясь, он стоял и смотрел на девушку с очень странным выражением лица. А потом вдруг повернулся и принялся осматривать лежащие на полу предметы одежды.
– Что вы делаете? – поинтересовался я. – Что-то ищите?
– Я ищу бумажный пакетик, из которого она принимала вчера вечером лекарство. Я видел, как она это делала. А-а, вот он! – воскликнул В, поднимая кусочек бумаги, который лежал у кровати на полу.