И удалилась, всей узкой костлявой спиной выражая презрение.
Глотая безвкусную кашу, Мотя размышляла над «обиженной толстушкой». «Если уж на то пошло, – думала она, – то из нас двоих обиженная – Белла, а не я».
Это была старая история. Давным-давно Белка разыскала Мотю и предложила ей поучаствовать в одном совместном дельце. Идея была очень проста: Шверник, часто наезжавшая в Италию, собиралась продавать там предметы рукоделия. По ее заверениям, на все русское народное был высокий спрос. «Да итальяшки с ума сходят, если видят, что вещь своими руками сделана! – горячась, доказывала Шверник. – А от твоих кусочков у них дар речи пропадет!»
«Кусочками» Шверник называла лоскутные одеяла, которые Мотя от скуки взялась шить во время первой беременности. В доме нашлось множество обрезков, и Матильда без всяких схем выкладывала тряпочки, как бог на душу положит. Получалось неожиданно неплохо. Мотя даже завела маленький магазинчик в интернете, через который изредка продавала то одно, то другое. Там-то ее и отыскала Белла.
«У них это называется пэчворк! Остромоднейшее направление! Обогатимся, Губанова! У меня есть выходы на галереи и магазины! Они у нас с руками оторвут эту продукцию».
И Мотя послушала. Развесила уши, называется. И ведь с кем ввязалась в дело – с Беллой Шверник! От Циркуля в школе было много жужжания и мало проку, и с годами ничего не изменилось.
Договорились они так: Мотя станет искать рукодельниц и скупать у них изделия, а Белла – перевозить в Италию и продавать. Прибыли собирались делить пополам. Может, из этого что-нибудь и вышло бы, не заяви о себе во весь голос человеческий фактор.
Время для Матильды Губановой и Беллы Шверник шло по-разному. У Моти внутренний его ход был очень медленный. Пятнадцать минут – практически как секунда, раз – и нету, закончились. Можно успеть зевнуть, щелкнуть пальцами, но и только.
Для Беллы в пятнадцати минутах мог уложиться полный рабочий день. За пятнадцать минут она успевала продумать презентацию, набросать основные идеи, перекусить и сделать два деловых звонка. Все это в конечном итоге обращалось в пшик, потому что презентации Белле были ни к чему, вести деловые переговоры она не умела, а ее основные идеи не стоили ломаного гроша. Но для их с Мотей отношений это было несущественно. Главное – что Мотя выглядела медлительной коровой, а Белла – стремительным локомотивом, толкающим вперед их маленький бизнес.
Мотя не торопясь списывалась с рукодельницами. Обсуждала условия. Встречалась. Выкупала вещи. На все это у нее уходил месяц.
Белла успевала за два дня долететь до Италии, там распихать по лавчонкам и магазинчикам лоскутные одеяла, договориться с хозяевами и вернуться обратно. Она искренне не понимала, отчего еще не готова следующая партия. «Почему ты тянешь время?! – отчаянно взывала Белла. – Почему ты ничего не делаешь?!»
Мотя очень удивлялась. Разве она тянет время? Вовсе нет. Она действует, как договаривались. Просто отчего-то обычный телефонный звонок занимает у нее два часа. А на встречу нужно потратить целый день.
«Ты опаздываешь! – возмущалась Шверник. – Я жду тебя уже двадцать минут!»
Мотя извинялась и раскаивалась, а в следующий раз опаздывала снова. Но не из вредности, а потому, что в ее внутреннем ходе времени двадцать минут были такой маленькой единицей, что опоздать на нее – то же самое, что задержаться на десять секунд. Ведь никто не ругает человека за то, что он приходит на десять секунд позже!
Если бы Белла Шверник согласилась оставить Мотю работать в ее внутреннем ритме, у них могло бы что-то получиться. Но Белла ругалась, Белла кричала, Белла требовала немедленного результата. Мотя пугалась, торопилась – и безнадежно все портила. Начинала путать время встречи и суммы выплат рукодельницам. Теряла чеки. У нее все падало из рук, болела голова, она становилась плаксивой и всего боялась.
В конце концов все закончилось так, как и должно было. Белла без спроса изъяла у Моти ее записную книжку со всеми адресами и телефонами рукодельниц и объявила, что отныне выкидывает свою неудачливую партнершу из бизнеса. Она все будет делать сама!
Но здесь Беллу ждал крайне неприятный сюрприз.
Мотя, при всей ее медлительности и неуклюжести, производила на людей хорошее впечатление. Она выглядела основательной и безукоризненно честной. Ей доверяли. К тому же ее хорошо знали по рукодельным форумам, где репутация многого стоила.
Белла Шверник была резка, криклива, не слушала никого, кроме себя, и абсолютно не умела вести дел с мастерицами. Ее злила их необязательность и полное непонимание, сколько они хотят получить за свою работу. Она обрушивала на них тонны бесполезной информации и окончательно запутывала. Их любимые лоскутные одеяла для нее были всего лишь товаром, который можно выгодно продать.
У нее был бы шанс, поставь Шверник все на чисто деловые рельсы. Но Белла от непонимания накричала на одну рукодельницу, обругала вторую, не отдала деньги третьей – и окончательно все провалила. Ее бизнес протянул еще пару месяцев и тихо почил.
У Моти в памяти отложилось, что у нее украли любимую записную книжку (вот что было жальче всего, и бог бы с деньгами!).
А у Шверник – что все ее дело провалила Матильда Губанова.
Отхлебывая приторный чай, Мотя косилась в тот угол, где сидела Циркуль. Но Белла, поев за пять минут, стремительно удалилась. Мотя облегченно выдохнула.
Больше в столовой никого из ее бывших одноклассниц не наблюдалось. По соседству две пожилые женщины, похожие на грустных куриц, синхронно били ложечками по вареным яйцам. Возле окна молча завтракала семья с подростком. Тишина прерывалась только писком смартфона мальчишки, гонявшего по экрану каких-то разноцветных существ.
Мотя вспомнила сыновей и попыталась представить, что они делают сейчас. Но мысли упорно возвращались к тому, что случилось вчера.
Ей категорически не хотелось думать об убийстве. Обычно Моте удавалось легко переключиться: стоило вообразить мужа или сыновей, как размышления устремлялись в привычное русло: кто куда будет поступать, какую одежду нужно прикупить к лету… Но только не сейчас.
«Почему я не хочу думать об этом?»
Если дать себе труд хоть немного поразмыслить, ответ станет очевидным. Можно зажмуриться и заткнуть уши, но невозможно не понимать, кто расправился с несчастной Рогозиной. Мотя видела достаточно, чтобы у нее не осталось сомнений.
«Потому что я знаю, кто убийца».
Мотя одобрительно кивнула самой себе. Верный ответ!
«А она… она знает, что я знаю?»
И снова все было ясно.
«Конечно!»
«Ты понимаешь, что это означает для тебя, Матильда?»
Мотя огорченно отодвинула сыр. Вот! Вот именно поэтому она и не хотела думать о смерти Светы. Потому что все эти ужасные рассуждения испортили ей аппетит. А прийти в нормальное расположение духа Мотя могла, только с удовольствием покушав. Выходит, она попала в замкнутый круг.