– Я умею стрелять, – окрысилась Искра.
– Ну надо же, – хмыкнул Крот, – это, конечно, существенно меняет дело. Только если ты и от жука шарахаешься, то когда увидишь зверя пострашнее многоножки, чего доброго, в обморок хлопнешься. Про все свои умения враз забудешь.
Искра насупилась и замолчала.
Обед они в итоге чуть не пропустили, и когда, спохватившись, примчались в столовую, никого из остальных сталкеров там уже не застали, чему Крот в душе был даже рад. Впрочем, каши и супа в пищеблоке оставалось еще вдоволь, и их покормили. Искра сперва кидала на него сердитые взгляды, дулась, но, поев, оттаяла, как будто забыла про обиду. Крот предложил продолжить общение с жителями станции, Искра не возражала. Где остальные, они понятия не имели, но, наконец, им навстречу попался очень недовольный Айрон.
– Шутки шутками, а никто из местных сталкеров идти в парк не хочет. Одного с трудом нашел, который согласен до входа довести, и то тройную цену запросил. Ну, что делать. Придется скинуться ради общего дела. Он к нам придет завтра, потолкуем.
Издали Крот увидел с любопытством глядевшую на них Ларису, но подходить девушка на этот раз не стала.
Кроту с Искрой повезло, наконец, наткнуться на мужика, который уверял, что несколько лет назад они с напарником забрели в парк. У мужика, когда он начинал рассказывать, глаза делались круглые, он хватал собеседника за грудки, брызгал слюной:
– Не суйтесь туда, чертовщина там творится, я еле ушел, а Мишанька так там и остался – теперь вот кормит уток и рыбок в Шибаевском пруду, сердечный.
Крот успел было подивиться такой любви неведомого Мишаньки к обитателям водоема, когда до него дошел настоящий, жуткий смысл фразы, и даже он, ко всему привыкший, невольно вздрогнул.
– А какая там живность?
– Что ж, живность. Сейчас по всему городу живность – не дай бог встретить. Вот у нас тут недалеко от рынка такие вроде как кусты растут, пеньки – да только они живые, если подойдешь близко, схватит он тебя, ветвями оплетет – и сожрет.
– Горгоны? – догадался Крот.
– Еще птицы громадные летают – крылья с перепонками, клювы зубастые. Такой человека унести – раз чихнуть. А в парке по-другому все. Болтают многое, я одно точно знаю – коз диких там тьма-тьмущая. Говорят, из усадьбы Деда Мороза разбежались, где их в клетке держали. Сталкеры иной раз приносят одну-другую, и тогда у нас прям праздник, козлятину едим – вкусно очень. Хотя некоторые боятся в рот брать такое мясо. Да я так считаю – двум смертям не бывать. А еще, говорили, есть там индюки и фазаны – это как куры, только крупнее. Да и сами куры одичавшие там тоже водятся. Может, повезет, яиц раздобудете, только стеречься надо. Догонят – заклюют. Они теперь жутко злые стали.
Поблагодарив мужика, Крот и Искра отправились обратно к общей палатке. Там уже собрались остальные. Айрон колдовал у небольшого костерка, Кроту и Искре сунули по кружке с жидким, дымящимся чаем. Следопыт покосился на них, но промолчал.
– Она мне помогала, – сказал Крот, – умница девочка.
Следопыт лишь неодобрительно покачал головой.
Они уселись вокруг костра. На потолке плясали тени. Стало как-то уютнее.
– Комендант мне рассказал, что до сих пор мечтает огородить открытый участок, чтоб безопасно было добираться сюда из большого метро. Да мне кажется, на самом деле они этого не хотят. Там ведь на Пролетарке полигон этот, где зажравшиеся ганзейцы пойманных мутантов отстреливают для потехи, а на Волгоградке они вольеры устроили. И столько там швали крутится всякой – вот местные и боятся, что к ним тоже начнут ходить. А так хоть какая-то защита – мутанты не пропустят. Тем более, еще эта фигня со светом в туннеле, – сказал Айрон.
– Други мои, – мягко напомнил Литвин, – давайте ближе к делу. Что еще удалось узнать?
К костру тем временем подсело несколько местных, которым любопытно было поглядеть на чужаков. К одному из них и обратился Айрон:
– Почему говорят, что в парке живут призраки?
– Кто-то там точно живет, – убежденно сказал седой мужчина в растянутых трениках и черной толстовке.
Следопыт хихикнул, но Медный задумчиво пожал плечами:
– Я таких историй много слышал – и возможно, не все в них выдумки. Про Черного машиниста, про Мамочку, про Невидимых наблюдателей. О чем только не говорят в метро. Рассказывал один приятель, который шарился по подвалам в надежде найти подземные ходы к бункеру на Лубянке, что в тех подвалах призраков видимо-невидимо – так и шастают. Вот взять, например, подвал на углу Кузнецкого, недалеко от метро, где кафе было раньше. Дом-то сам рухнул, куча кирпичей битых лежит, а вот подвал уцелел. И приятель мой туда прокопался – а там неспокойно. Говорит, только зайдешь туда – появляются вскоре странные какие-то личности, мужчины и женщины, кто в камуфляже, а кто и в гражданском, некоторые даже с ножами. И начинают столы сдвигать, кружками пустыми стучать, хулиганить, наезжать, выгонять – мол, у нас тут место зарезервировано. Погоняла у них чудные – Бобр, Лекарь, Экскурсовод. И не сказать, что особо агрессивные, но шумные. С ними просто надо уметь сладить, против каждого призрака свое слово есть. Нужно им сказать: мол, вас уже на Мясницкой в подвале мать ждет, ругается. И они все свалят в ту же минуту.
– А почему именно так нужно сказать? Что это значит?
– Не знаю, но это работает – они всей толпой куда-то уходят. Почему? Не знаю. Какая мать их там ждет и почему ее так боятся? Та самая Мамочка? Сомнительно.
– Может, великая мать всего сущего? – ехидно поинтересовался Крот.
Айрон помолчал, прикрыв глаза, словно что-то припоминая, потом странным, торжественным тоном заговорил:
– Горный Китай, монастырь Чжоан Чжоу. Год от рождества Христова восемьсот пятьдесят третий. Некто спросил мастера Инь… мастера Линь Цзы, что такое мать. «Алчность и страсть есть мать, – ответил мастер. – Когда сосредоточенным сознанием мы вступаем в мир страстей и вожделений и пытаемся найти все эти страсти, но видим лишь стоящую за ними пустоту, когда…» – он замялся, но тут подхватил Литвин:
– Когда нигде нет привязанностей…
И хором они закончили:
– Это называется «убить свою мать».
– Ну, вы даете! – восхищенно сказал Крот, который почти ничего не понял, но ощутил зловещую красоту древнего текста. У Следопыта на лице ясно читалось: «Делать вам нечего». Крот был уверен, что, вернувшись обратно на Красную линию, тот первым делом побежит стучать начальству на вольнодумство Медного.
– В тех подвалах еще красотка какая-то ходит с длинными золотыми волосами, – как ни в чем не бывало, обычным тоном продолжал Айрон, – все спрашивает, не видал ли кто ее мужа. Мол, в каком-то кафе встреча у них назначена. Но она безобидная. Ответишь ей – не видал, мол, – она руки заломит, заплачет: «Ах, видно я опять опоздала или все перепутала – то ли дверь, то ли улицу, то ли день, то ли город. Он же знает, какая я рассеянная, мог бы и подождать». Потом уходит. А еще рассказывают, в подземном переходе возле Добрынинской, встречается баянистка безногая. Идешь, к примеру, и видишь – сидит тетка, играет на баяне. Вообще-то вреда она никому не делает, но народ стремается. Один, говорят, так перепугался, что выстрелил в нее, – а ему рикошетом прямо в лоб прилетело, умер на месте. С тех пор у сталкеров даже поговорка есть – «Не стреляйте в баянистку».