– Как вы относитесь к борьбе колониальных стран за их независимость?
– Лично я стою полностью за деколонизацию.
Как ни быстрым был ответ Эжена, переводчик почти синхронно перевел. И Поль стал уже путаться, какой голос был Сталина, какой Эжена и какой переводчика. Сталин сказал:
– Ваш левый блок в Национальной ассамблее парламента имеет большинство. Морис Торез в своем последнем выступлении в парламенте как-то ускользнул от вьетнамского вопроса.
Эжен пояснил:
– Левый блок опирается на широкие массы французов низкого уровня благосостояния. И эти массы полагают, что если Франция потеряет колонии, их уровень благосостояния станет еще ниже.
Сталин сказал:
– Это можно объяснить недостаточной работой пропагандистов среди масс. Парижсие коммунисты имеют свой печатный орган. Но Париж это еще не вся Франция. Как обстоит в этом отношении дело в других областях Франции?
Тут заговорил Каспар. Оказалось, он заведует отделом пропаганды в парижском комитете.
– В таких городах как Марсель и Гавр мы имеем свои печатные органы.
Сталин перебил Каспара:
– Я имел ввиду провинциальные районы. Например, западные, такие как Прованс. Основное население – сельское. Их уровень благосостояния никак не зависит от колониальной политики. Даже наоборот: колонии – их конкуренты.
Каспар признался:
– Сельское население трудно поддается пропаганде. В Провансе, например, наша партийная ячейка просто не имеет средств для собственного печатного органа.
– Мы можем оказать вам материальную помощь, – сказал Сталин, – разумеется с условием, что ваши провинциальные товарищи активно развернут свою деятельность.
Сталин говорил, заглядывая в бумаги, лежащие перед ним. Такие же бумаги лежали и перед другими лидерами, как французскими, так и советскими. Когда разговор зашел об Алжире, заговорила мадам Туанасье. Она была специалистом по делам колоний. Сталин ей также задавал вопросы, и она обстоятельно отвечала. Поль ждал, заговорят ли о Полинезии, но мелкие острова, разбросанные по Океании, очевидно, не интересовали великие державы. Заседание длилось более часа. В конце решено было завтра собраться в то же время для обсуждения совместных действий коммунистических партий Франции и Советского Союза. Серж и еще двое мужчин повели французов осматривать достопримечательности Кремля. Полю понравилась Грановитая палата – очень старинное здание с тяжелыми сводами и разрисованными, как в дешевых парижских кафе, стенами. Здесь было что-то от Ближнего востока, но Серж объяснил, что это влияние вполне европейской византийской культуры. Затем французов вывели на Красную площадь, где они осмотрели Собор Василия Блаженного и лобное место – круглое каменное возвышение, на котором в прошлые века казнили преступников, как на Гревской площади и на площади Революции в Париже. После этого французов повели в мавзолей Ленина. Тут Поль и вспомнил фамилию лысого, который делал революцию в России: Ленин. Бальзамированный труп Ленина не был похож на египетскую мумию. Лицо трупа было, вероятно, подкрашено, официальный костюм его выглядел совсем новым, и все это освещалось слабой, но торжественной подсветкой. Тем не менее, все это выглядело очень противно, и Поль вспомнил, что на этой неделе Марго предстоит препарировать трупы. Прямо на Красной площади против Кремля был большой универмаг. Называется ГУМ. Полю хотелось туда зайти, но товарищ Серж торопливо заметил, что у них укомплектованная программа. Неподалеку от мавзолея их ожидали знакомые Полю три машины, на которых делегатов должны были отвезти в гостиницу на обед, а заодно проехаться по некоторым достопримечательным улицам Москвы. Мадам Туанасье неожиданно сказала:
– Гостиница близко. Нам бы хотелось пройтись пешком по московским улицам.
Товарищ Серж с любезной улыбкой возразил:
– Вы сегодня с дороги, и некоторые, возможно, устали. Кроме того, сегодня в Москве сильный мороз, а вы еще не привыкли к нашему климату.
Тут Поль подал свой рыкающий голос:
– Мы тепло одеты и совсем не устали. После дороги в поезде нам нужно пройтись по воздуху.
Произошла небольшая заминка, во время которой Серж быстро переговорил по русски с двумя сопровождающими их мужчинами, вероятно, охранниками, – это были сравнительно молодые прилично одетые люди, слегка говорившие по-французски.
– Хорошо, – наконец, согласился Серж. – Только, товарищи, договоримся держаться все вместе, чтобы никто не отходил далеко.
Они пошли вдоль сквера, идущего вдоль кремлевской стены, вышли на обширную площадь. Здесь было много всевозможного транспорта.
– Что это за здание? – спросил Каспар, указывая на старинное классическое сооружение.
Серж ответил:
– Это здание бывшего манежа.
И тут Поль увидел вдали двухэтажный троллейбус. Поль замер и пораженно воскликнул:
– Двухэтажный троллейбус!
Все посмотрели в указанном направлении, но никто особенно не удивился. Серж не без достоинства пояснил:
– Двухэтажные троллейбусы в Москве были еще до войны.
Поль вспомнил, как его предупреждал Жак, что всему здесь надо восхищаться, и сказал:
– А в Париже нет никаких троллейбусов. Даже трамваев нет.
Тут он увидел группу рабочих посреди площади, занятых починкой трамвайных рельсов. Двухвагонный трамвай остановился у места работ, ожидая встречного трамвая. Поль понял, что пока чинят трамвайный путь, проведена временная ветка от одного пути к другому, чтобы встречные трамваи могли разминуться. Заинтересованный этим процессом, Поль не выдержал и бегом побежал к месту работ.
– Товарищ Дожер! Вы куда? – крикнул Серж и побежал вслед за Полем.
За ним побежали двое сопровождающих их мужчин. Поль остановился у разобранной мостовой. Новые шпалы были уже уложены, и рабочие укладывали по ним новые рельсы. Старые ржавые рельсы с примерзшими комьями грунта лежали рядом. Тут же на новых рельсах стояла тележка с колесиками. Поль сразу догадался, что этой тележкой измеряют расстояние между рельсами, которое должно быть везде одинаковым. Рабочие железными ломами пододвигали рельсы на нужное расстояние и тут же большими тяжелыми молотками прибивали к шпалам железные анкеры через железные накладки. Рабочих было человек пятнадцать. Все они были низкого роста и одеты в бесформенные ватные куртки и ватные штаны, которые были настолько грязными и засаленными, что приобрели уже общий специфический коричневатый цвет – цвет грязного тряпья. И тут Поль замер: он понял, что эти рабочие – женщины. Их нельзя было разделить на молодых и старых, на красивых и некрасивых. У них были почти одинаковые, посиневшие от мороза, отекшие лица, на головах были старые, вероятно, бывшие солдатские, шапки, подвязанные под подбородком, и у всех тряпичные, самодельно сшитые рукавицы. Подбежал товарищ Серж с озабоченным лицом, а за ним двое сопровождающих мужчин. Помня, что надо восхищаться всем увиденным, Поль заговорил деланно беззаботным тоном: