– Я, наверное, высокий.
– Какое у тебя лицо? – Поль снова помедлил. Он еще не привык к своему лицу, отраженному в зеркале. Он ответил:
– Взрослое.
– Я понимаю, – заговорила мать. – Ты вырос. Ты взрослый мужчина. Боже мой… – Послышались какие-то шумы, гудки, издалека снова всплыл голос матери: – Нас прерывают! У них со связью… – и опять шумы. Всё стихло. Раздался щелчек. И опять отчетливый голос матери: – Поль! Связь обрывается. Они говорят, что когда вы пройдете канал, связь… – и опять шумы. И опять голос матери: – Мимо порта Колона, они опять свяжутся. Я буду тебе говорить. Поль! Ни с кем не разговаривай, пока мы не переговорим! Это важно! Когда ваш корабль будет проходить мимо Колона… – И опять шум и рокочущее шипение. Мужские голоса. Английская речь. Поль посмотрел на Курбэ. Тот снял наушники. Поль тоже снял наушники.
– Связь прервана, – сказал мсье Курбэ. – Здесь американские военные аэродромы. У них мощные радиостанции. От них помехи. Действительно, когда мы подойдем к Колону, связь будет лучше. Там новый радиомаяк и хорошая связь с межконтинентальным кабелем.
За ужином Поль сообщил, что говорил по радио с матерью. Это вызвало бурный восторг присутствующих. Мадам Планше тут же поднялась с места, пошла сообщать радостную весть к другим столам. Люди подходили к Полю, выражали свое радостное сочувствие, спрашивали, как самочувствие матери. Поль чувствовал себя неудобно, отвечал, путаясь, что еще ничего не успел узнать о матери, что связь прервалась, и следующий разговор будет в районе Колона. Он понял слова матери «ни с кем не разговаривай, пока мы не переговорим». Безусловно, речь шла о следствии по убийству Томаса Диллона, о котором знали только капитан и радист мсье Курбэ. После ужина Антуан вывел Поля на палубу посмотреть на второй шлюз. Первый шлюз Поль пропустил, когда был в радиостанции. В ночном небе кое-где просвечивали звезды, их затмевали фонари, освещающие канал. Шлюз не произвел на Поля никакого впечатления.
– Ну и что тебе понравилось в Панаме? – спросил Антуан.
– Паровоз, – простодушно ответил Поль.
– Какой паровоз? – недоуменно спросил Антуан.
– Который вез наш поезд. – серьезно ответил Поль. Антуан расхохотался.
– А что собор семнадцатого века? А Мурильо?
– Ты же сам сказал, что все литиноамериканские соборы одинаковы. А Мурильо висит и в Лувре. Я, наверное, в детстве его видел. – Антуан положил руку на плечо Полю.
– Я тебя понимаю. Я тоже помню, как в детстве впервые увидел паровоз. Скоро их не будет. Их заменят дизельные локомотивы. А знаешь, где мы были в Бальбоа? Только ты не говори никому. В публичном доме. Американском. Они отличаются от парижских, не такие уютные, но зато какой размах! Американский джаз, профессиональные порно-шоу, бары, современно оборудованные отдельные кабинеты, девушки всех рас. Нас водил Конрад. Он уже был в Бальбоа. Ты бы не пожалел, если бы пошел с нами.
Поль вернулся в радиостанцию, надеясь увидеть Мадлен. Но там сидел незнакомый радист в матросской форме. Поль опять присел на пол у стены и задремал. Радист в матросской форме разбудил его, сказал, что они подходят к большому шлюзу Гатун. Всё называлось здесь Гатун. И озеро, и шлюз, и город у шлюза. Поль опять вышел на палубу. Здесь было много народу. Антуан тоже был здесь. Шлюз Гатун самый большой, двадцать шесть метров глубины. Пароход стал опускаться между стен шлюза, как в глубокую пропасть. Шлюз ярко освещался прожекторами. Антуан рассказывал о реактивных самолетах:
– Представляешь, скорость тысяча километров в час. В Германии реактивные самолеты появились еще во время войны: «хенкели». Теперь такие истребители делают в Америке и Англии. Скоро реактивные самолеты вытеснят моторные пропеллеры. – Поль молчал, а про себя думал, что если существует такое чудо, как паровоз, не удивительно, что самолеты будут летать без пропеллера, а одна бомба может уничтожить большой город. Пароход опустился до уровня океана. Впереди был Кристобаль, а за ним портовый город Колон. Не дожидаясь Кристобаля, Поль опять пошел в радиостанцию, чтобы никуда отсюда не выходить, пока не вызовет Париж. Здесь был мсье Курбэ. Оказывается, капитан следил за тем, чтобы разговоры с Парижем велись только в присутствии мсье Курбэ. Поль снова сел на пол у стены, раскрыл страшную книгу, которую захватил с собой. На фоне Триумфальной арки на площади Этуаль фашистские мотоциклисты. Арест еврейской семьи, не успевшей выехать из Франции до прихода фашистов. Летящие немецкие самолеты с фашистскими крестами на фоне панорамы Парижа с выделяющимся Нотр-Дамом. Поль уже с легкостью, как в детстве, читал текст. Если попадались незнакомые слова, он угадывал их по смыслу. Где была мать во время оккупации? Что стало с бабушкой и дедушкой, которые жили в Версале? Когда был жив прадед, у них была собака по кличке Нимф. Поль теперь не мог вспомнить, что стало с собакой. А что с тетей, которая жила в Ницце? Во время войны Ницца была на территории Виши. Американские войска высадились в Тулоне. Там были бои. А Ницца недалеко от Тулона.
– Париж, – сказал мсье Курбэ. Поль вскочил на ноги. В наушниках шипело. Издалека послышался уже знакомый женский голос: – Васко да Гама? – А потом уже совсем близко: – Васко да Гама? – звала мать.
– Да, это я, – сказал Поль.
– Васко да Гама? Поль?
– Да, это я.
– Поль, ты меня слышишь?
– Слышу, мама. – Последовала пауза. Мама, очевидно, подавив волнение, заговорила более спокойным тоном:
– Поль, нас опять могут прервать. Слушай меня. Ты хорошо слышишь?
– Хорошо слышу, – сказал Поль, хотя голос ее прерывался шипящими помехами.
– Поль, ты уже знаешь об официальном следствии по делу твоего отца?
– Знаю.
– Тебе сказали о нем?
– Сказали.
– Ты что-нибудь сказал кому-нибудь об этом?
– Нет. Я никому ничего не говорил. Меня не спрашивали.
– Ничего не спрашивали?
– Ничего. Все тактичные. – Опять последовала пауза. И опять голоос матери:
– Поль, ты меня слышишь?
– Слышу. – Мать заговорила ровным тоном. Вероятно, она сдерживала волнение.
– Поль, слушай меня внимательно и не перебивай. Я давала показания по делу убийства Томаса Диллона. Тебя тоже будут об этом спрашивать. Ты многое забыл. Не перебивай меня. Необходимо, чтобы наши показания сошлись. Ты меня слышишь?
– Слышу. – Мать продолжала ровным голосом:
– Я была единственной свидетельницей при показании. Ты меня понял?
– Да, мама.
– Слушай и не перебивай. Я рассказала, как сперва увидела тебя. Тебе было одиннадцать лет. Ты удивленно смотрел на Томаса. Затем вошел Жорж, твой отец. В руке у него был пистолет браунинг. У нас же по всему дому были пистолеты. Помнишь, я даже нашла пистолет в кухне, в ящике рядом с ложками и вилками. Когда я увидела в его руке пистолет, я крикнула: – Нет! – Ты помнишь, как я крикнула «нет»? Отвечай коротко. Только «да», или «нет».