Королевство Хатуту | Страница: 71

  • Georgia
  • Verdana
  • Tahoma
  • Symbol
  • Arial
16
px

Она рассмеялась. Это был счастливый смех, от которого у нее расползлись морщинки вокруг глаз. Поль улыбался. Он вернулся. К маме. Да еще и с таким преимуществом.

– Поль, я все же не знаю, как ты жил на острове, а ты ничего не рассказываешь.

– Мама, ты же была на Маркизах, изучала культуру Полинезии.

– Хорошо, – мама утвердительно кивнула головой. – Расскажи о самом главном, что у тебя было на острове Хатуту.

Поль недоуменно молчал.

– Поль, ты сказал, что человек сильный и может всё пережить. Какое самое большое переживание у тебя было на острове?

Теперь Поль знал, что надо говорить, мама подсказала.

– У меня была дочь. Ее съели акулы.

– У тебя дочь? Съели акулы? Как?

Она с ужасом смотрела на Поля. Он стал рассказывать:

– Ей было пять лет. Она хорошо плавала. Я сидел, делал копье. Люди закричали мне с берега. Я побежал. Я поплыл туда. Я увидел акул. Они уже съели ее. Я плыл к акулам, а они плыли ко мне. Люди стали тащить меня сзади, вытащили на берег. Я очень громко кричал. Меня повели в дом, и я очень кричал. Потом что-то стало в горле, и я не мог кричать, только хрипел. Потом я два дня не мог есть. А может, один день. Меня заставляли есть.

Мама стала трясти Поля за руки:

– Это была моя внучка! – закричала она и разрыдалась, уткнувшись лицом ему в колени. Человек сильный, всё может пережить, но теперь он не знал, как утешить маму. Она переживала то, что он уже пережил давно. Наконец, она подняла к нему искаженное рыданием лицо.

– Как ее звали? – спросила она прерывающимся голосом.

– Коли-Тай.

– Коли-Тай, Коли-Тай, – повторяла мама. – Когда это случилось?

– Это было уже давно, – сказал Поль, полагая, что это несколько утешит ее. Он прикинул в уме хронологию событий и уточнил: – Это было три года назад. – Мама смотрела ему в лицо невидящим взглядом. На ее лице не было никакого выражения, будто это была маска. Потом взгляд ее стал осмысленным. – У тебя там была жена?

– Да.

– Ты рассказывал это тете Терезе. Мне ты ничего не рассказывал. У тебя были еще дети?

– У меня есть сын.

– Он жив?

– Конечно.

– Как его зовут?

– Тав-Чев.

– Как он выглядит? Похож на тебя?

– Наверное, не очень. Он же маори. Только немного светлее других маори. И глаза у него светлые, не черные, как у других.

– Это мой внук! – воскликнула мама. – Живой внук! Почему ты не взял его с собой? Ты должен был взять жену и сына.

– Я еще не знал, как будет здесь. Я и сам еще не собирался возвращаться. Это случилось как-то сразу.

– Но теперь ты всё знаешь. Ты должен забрать их с острова.

– Я еще не знаю.

– Что ты не знаешь? Поль, может быть тебя не устраивала жена, и ты намеренно хочешь забыть свою семью? Скажи, и я пойму тебя. Поверь мне. Только забери их с острова, и я сама возьму на себя заботу о них. У меня достаточно средств.

– Мама, ты многое не знаешь.

– Так расскажи.

– Хатуту это королевство. Там король. Моя жена – дочь короля. У них такой закон: если у короля нет сыновей, а только дочери, следующим королем становится его внук. Тав-Чев после смерти короля Намикио должен стать королем. Не может же королевство быть без короля.

Мама стала очень серьезной.

– Сколько человек живет на Хатуту? – спросила она.

– Не знаю, не считал. Наверное, более двухсот. А может еще больше.

– Ничего себе королевство, – пожала плечами мама.

– А при чем тут – сколько человек? – сказал Поль. – Америка вон какая большая, а всё равно не королевство. А Бельгия маленькая, зато королевство. – Мама недоуменно смотрела на Поля, а он сказал: – Мама, пойдем лучше в вагон-ресторан.

В вагоне-ресторане Поль, как и в детстве, отодвинул до конца занавеску на окне, чтобы во время еды смотреть в окно. Меню состояло из одного блюда: омлет с ветчиной. Поль понимал: была война, поэтому в поездах плохо кормят. Омлет был не такой вкусный как на пароходе. Мама заказала красное вино, а Поль сказал официанту:

– Бутылку ликера.

Мама с удивлением посмотрела на Поля, но промолчала. Во время еды она вдруг положила, почти бросила, вилку на стол и закрыла лицо руками. Поль застыл, глядя на нее. Она беззвучно плакала. Через некоторое время она отняла руки от лица, торопливо достала из сумки платок, вытерла лицо, отпила немного красного вина из бокала, а Поль отпил из своей рюмки ликера. Мама достала из сумки сигареты и закурила. Раньше она не курила.

– Поль, ты прав, – сказала она. – Человек действительно сильный.

Официант принес кофе с круассонами. На пароходе кофе был вкусней. Мама спросила:

– Сколько лет твоему сыну?

– Десять.

Мама посмотрела на него удивленно.

– Сколько тебе было лет, когда ты женился?

– Двенадцать.

Мама понимающе кивнула.

– Да, я знаю, у мальчиков половая зрелость наступает в тринадцать лет, задолго до взросления. На Маркизах это решается просто. – Тут она посмотрела на ликерную бутылку, которую Поль не собирался больше трогать, спросила: – Зачем ты заказывал целую бутылку?

– Возьму с собой. На какой-нибудь случай.

– Нельзя, – тихо сказала мама. – Уносить из ресторана напитки и еду – дурной тон.

И Поль послушался. Он с уважением относился к хорошему тону. Люди, сидящие в вагоне-ресторане, как заметил Поль, соблюдали хороший тон. Однако не все были одеты так, как полагалось в Париже, и как был одет Поль. На некоторых мужчинах костюмы были явно довоенной моды. И у некоторых женщин прически были как на фотографиях в книгах про войну.

В купэ Поль стал перебирать свои два чемодана. В корабельный чемодан он уложил только тапу, головной убор и еще индейсекую маску. Мама, сидя нпротив, чистила апельсин и по одной дольке клала Полю в рот. Как в детстве.

– Надень головной убор, – попросила она. – Я хочу посмотреть, какой ты был эти двенадцать лет. – Поль надел головной убор. Мама смотрела на него серьезно, а потом в ее глазах опять появились слезы. Но она тут же тряхнула головой, сказала безоблачным тоном: – В Полинезии у некоторых мужчин по нескольку жен. У тебя была одна жена?

– Одна. – Он уложил головной убор в чемодан, закрыл крышку. – У всех на острове были жены. И по нескольку. И девушки у всех были. И у женщин было по нескольку мужчин. А мне было нельзя, потому что моя жена была дочерью короля. И если я изменял ей, как все, меня сажали в клетку, а потом били. Больше никого за это не били. Только меня.