Разница в возрасте между мной и лейтенантами была невелика, но я чувствовал себя рядом с ними как умудренный жизнью ветеран рядом с мальчишками.
Мы легли спать и уже засыпали, когда Алексей мечтательно сказал:
– Мне бы так научиться стрелять!
Я улыбнулся – желание похвальное, да вот поработать над собой для этого придется немало, довести приемы до автоматизма.
Несмотря на то что во многих группах пополнение было молодое и неопытное, за выполнение задач спрашивали строго. Особенно доставалось старшим, как более опытным. В чем-то нынешние выпускники училищ были подготовлены лучше. Например, умели работать с топографическими картами. Вспоминая сорок первый год, когда такими умениями обладали в основном летчики, разведчики и артиллеристы, я с удовлетворением отмечал, что офицеры и других родов войск – особенно пехоты – с картами уже на «ты».
В танковых частях отмечали, что молодые офицеры-танкисты хорошо знают материальную часть, неплохо водят боевые машины и могут успешно поражать цели из пушки. Сказывалось усиленное натаскивание курсантов именно в практических вопросах – они больше занимались на полигонах, чем в классах. Страна воевала, было трудно с ресурсами, но армия выкраивала топливо, снаряды, патроны для того, чтобы курсанты были лучше подготовлены к боевым действиям.
Хуже всего с подготовкой было у курсантов выпуска конца сорок первого и всего сорок второго года. Они не умели толком водить машину или танк, при стрельбе из танковой пушки чаще промахивались, чем попадали в цель, работать с топографическими картами не умели и на местности не ориентировались. Порой это приводило к случаям вопиющим, когда командир взвода направлял свои танки в наш тыл.
Наступила зима, снегу становилось все больше, и морозы усиливались. Многие дороги к деревням стали непроходимыми для машин. В этих условиях единственным подспорьем в деревнях до войны были лошади. Однако сейчас они редко где остались, и к таким селениям тянулся санный след.
Бандиты – из тех, кто раньше не озаботился постройкой землянок, перебрались в села и деревни, попрятались у родни. Нужда заставила – в лесу на морозе не усидишь, даже в теплой одежде. Больше недели выдержать холод на природе
весьма затруднительно. Костер разведешь – по дыму его издалека видно. На этом и погорели некоторые банды.
Сучков обязал нас обращать внимание прежде всего на деревни и села, а не на дороги и леса, как раньше. Вот и обходили наши оперативные группы деревни пешком. На машине не проехать, а лошадей в отделах не было. Каждый день нам удавалось осмотреть одну-две деревни с учетом переходов. И почти при каждом осмотре мы выявляли посторонних лиц. Тут можно было и на документы не смотреть. Пахли они, просидевшие осенью и в начале зимы у костров, по-особенному. Дымом, лесом, мхом болотным от них несло.
А еще при проверках мы просили подозрительных лиц руки свои показать. По ладоням можно было составить представление, чем занимался человек. У крестьян руки задубевшие, в мозолях. А у бандитов – небольшая мозоль, можно даже сказать – просто уплотнение на указательном пальце правой руки – от спускового крючка. Даже когда бандиты не стреляли, они передвигались по лесу, держа автоматы наготове. Вот и выдавал их палец-то. Обнаружил в избе мужика призывного возраста – обнюхал, пальцы посмотрел, и все ясно становилось – отпустить его или вести в отдел для проверки.
Потом таким бандитам – скорый суд проводили по законам военного времени. Никто их в камерах месяцами не держал – чего зря продукты переводить? Виноват – к стенке, или в лагеря – что, кстати, реже бывало. А чтобы из камеры отпустили назад, в деревню, на вольные хлеба – так я такого и не припомню. А если таких еще и пошерстить с пристрастием, то где-нибудь в сарае, под стрехой крыши, в стогу сена или еще в каком-нибудь укромном месте непременно и оружие найдется – автомат или, реже, винтовка. Бандиты предпочитали нашему оружию немецкие автоматы – короткие, удобные в ближнем бою.
Военно-полевые суды не сильно заморачивались доказательной базой. Если оружие было найдено, про отпечатки пальцев на нем даже и не заикались. Не скрою, были и среди оперативников СМЕРШа люди недобросовестные, арестовывавшие селян как бандитских пособников только ради улучшения отчетности. И приговаривал суд таких бедолаг к десяти годам лагерей.
Но я греха на душу не брал – к чему? Явных бандитов и предателей и без того хватало, скрытых агентов немецкой разведки выявлять было сложнее, но и они встречались при
зачистках. Иногда бывало, что в одну банду объединялись, чтобы вместе вредить.
Забрасывался такой агент, имевший подготовку и определенное задание, на нашу территорию, собирал вокруг себя отребье, которое грабило и убивало, но обеспечивало агента едой, прикрытием, жильем у многочисленной родни, а в случае необходимости огнем поддерживало из всех стволов.
Вот на такую разношерстную банду мы и напоролись.
Зашли в деревушку втроем, начали активиста сельского искать, да не оказалось такого. А с ними легче: подскажет, у кого родня в лесу, к кому по ночам неизвестные приходят или кто жить богато стал, наряды новые появились. Одежда в магазинах по талонам была – пальто, например, или туфли женские. Только откуда в деревне, недавно освобожденной от оккупации, талоны на одежду и обувь возьмутся? А у баб глаза зоркие. Вышла на улицу соседка Марфа, а на плечах – новый платок. Завидно соседкам, дома перескажут про обновки, а человек бдительный и толковый сразу насторожится – откуда это они?
Вот мы и вели разговор с селянами, со стороны вроде бы как и пустые – у кого наряды новые появились недавно? И не гнушались мимо помоек пройти – не валяются ли где консервные банки из-под немецкой жратвы? Иногда это помогало на след бандитов выйти.
Вот и сейчас – мы начали осматривать избу. Как старший, я находился в избе, а Виктор вышел во двор – хозяйственные помещения обшарить. Алексей охрану во дворе нес – прикрывал нас, чтобы не напали внезапно. Хозяйка в избе была одна, и смотрела она на нас недобро.
Осмотрев комнату и не обнаружив ничего подозрительного, я слазил в подполье. Кроме картошки в буртах, да и той немного, – ничего. Только собрался на чердак подняться, как зашел Алексей и стал шептать на ухо:
– На заднем дворе, в мусоре, банки консервные немецкие, из-под тушенки. Год выпуска свежий – сорок третьего года, не ржавые еще.
– Иди во двор и смотри в оба.
Насчет банок этого года выпуска – вещь интересная! Хозяйка одна живет, в избе бедновато, на полу коврики домотканые. Откуда немецкой тушенке здесь взяться? Подозрительно!
Только я к лестнице подошел, что на чердак вела и находилась не как в русских избах – снаружи, а в сенях, своего
рода холодном коридоре, как хозяйка мило заулыбалась и пригласила к столу в горнице – уже накрыто, вас ждет, стынет. Оказывается, пока я в подпол лазил, она успела на стол выставить вареную картошку в чугунке, сало нарезанное, круглый каравай хлеба и четверть мутного самогона.