Через неделю после тренировки попал я в свою первую вылазку.
Вечером Кравцов объявил, что требуется «язык», желательно – офицер. Собрав разведгруппу, лейтенант сказал, что ввиду важности задания группу возглавит сам. «А еще в группе идут Семенов, Кацуба и… – лейтенант осмотрел взвод –…Колесников».
«Ну вот, – подумал я, – теперь успех нашего общего дела зависит и от моего участия. Это – мое первое испытание. И мне кажется, я готов к нему. Но как-то оно сложится?»
Мы начали собираться: проверили ножи, взяли немецкие автоматы. Попрыгали, чтобы проверить, не бренчит ли что-нибудь в карманах и подсумках. Старшине оставили документы, у кого были – награды и, закинув оружие за спину, вышли в траншею на передовой.
Нас встретил командир роты. С Кравцовым они явно были хорошо знакомы – похлопали друг друга по плечам, обменялись приветствиями.
– Кравцов, лучшего сапера даю, он проход сделает и – сразу назад.
– Только на обратном пути нас не подстрелите – бойцов предупреди. А если нас на нейтралке обнаружат, прикрой из пулемета.
– Ну, ни пуха ни пера.
– К черту!
Сапер оказался якутом или казахом – кто их в темноте разберет: глаза узкие, лицо смуглое, скуластое. Он бесшумно юркнул через бруствер, мы – за ним.
Огляделись. Впереди – ночная темень и тишина. В нашем окопчике мелькнул огонек: ясно – провожают нас взглядами бойцы лейтенанта, самокрутку кто-то закурил в кулачок – волнуются за нас.
Первые метров сто мы ползли быстро, а потом замерли на месте. Сапер осторожно щупом стал проверять землю. Мы медленно, цепочкой, один за другим продвигались за сапером. Проход был узким, отклонишься в сторону – можешь на мину нарваться.
Впереди раздался глухой выстрел, вверх полетела осветительная ракета. Все уткнулись носами в землю. Черт, как ярко и долго горит!
У меня по спине тек холодный пот. Было ощущение, что сейчас взгляды немецких наблюдателей обязательно наткнутся на меня, а потом – пулеметная очередь – и все, кранты. Однако ракета погасла, и мы поползли дальше.
Сапер ножницами перекусил колючую проволоку и отогнул ее концы в разные стороны.
– Ну, все, прощевайте, ребята, – прошептал он. – Удачи вам!
Группа поползла вперед, в проделанный проход, а са-
пер – к нашим позициям. Я ему по-хорошему позавидовал – он выполнил задачу и возвращался к своим.
Мы подобрались к немецким траншеям и замерли. За изгибом траншеи слышался разговор двух немцев – пулеметчиков или часовых.
Мы тихо перемахнули через траншею и поползли дальше. Здесь брать кого-то смысла нет: на первой линии передовой офицеры только младшие, да и то в блиндажах и, как правило, в окружении своих солдат.
Нам же надо было забраться поглубже в тыл.
Метров через сто или двести – ползком тяжело верно определить расстояние – мы перемахнули вторую линию траншеи. И – дальше, в глубину немецкой обороны. Потом уже встали, и перебежками – в немецкий тыл.
Мы подобрались к небольшому селу и залегли метрах в пятидесяти от ближайшего дома. Осматривались, оценивали обстановку. То, что в селе немцы – это точно: на улицах стояли машины и прохаживался часовой.
Лейтенант всмотрелся в светящийся фосфором циферблат часов.
– В двенадцать смена караула должна быть у них – у немцев с этим четко. Подождем еще с полчаса.
Время тянулось медленно.
Я толкнул Кравцова в плечо и шепнул на ухо:
– Смотри, в центре машина с рацией.
– С чего взял?
– Видишь, шесты по бокам бортов у крытой машины?
Кравцов долго всматривался в машины:
– Ну, вижу.
– Это антенны разборные, смекаешь?
– Офицер у рации должен быть?
– Точно.
– То, что нам и надо. Хлопцы, будем брать связиста. Только как его взять? С обеих сторон в избах – германцы.
Лейтенант задумался:
– Вот что. Кацуба, остаешься здесь, если неудача – прикроешь огнем. Остальные – за мной, попробуем с задов зайти, с огородов.
Мы обошли село и стали подбираться к облюбованной избе сзади. Собак опасаться не приходилось, немцы их отстреливали сразу.
Подобрались поближе ко двору, залегли. Во дворе избы на веревке болтался немецкий солдатский мундир.
Кравцов толкнул меня в бок, кивнув на мундир:
– Надевай, он только на тебя и налезет.
Конечно, в танкисты гренадеров богатырского роста не берут, а мундирчик был размера скромного.
Оглядываясь, я подобрался к веревке, перехватил левой рукой автомат, сорвал с веревки мундир и натянул его на себя. Мокрый, противный, чужим духом пахнет.
– Зайди в дом, притворись пьяным. И никакой стрельбы, только ножом. А уж мы – за тобой.
Деваться некуда. Я зажал нож в руке обратным хватом, чтобы не блеснул раньше времени, поднялся по ступенькам и толкнул дверь. Темнотища. Нащупал слева дверную ручку, потянул. Дверь скрипнула и отворилась.
Я шагнул в комнату, забормотал:
– Ганс… – И дальше – невнятная тарабарщина на якобы немецком.
С кровати вскочил одетый – только без сапог – солдат и что-то спросил. Я сделал шаг навстречу, покачнулся – ну словно пьяный. Солдат протянул вперед руки, чтобы удержать меня, и я резким ударом всадил нож ему в сердце. Солдат охнул и стал оседать. Едва успев подхватить, я уложил его на койку.
В углу кто-то шевельнулся, поднял голову. Сердце бешено колотится – ситуация нехорошая, и наших нет. Надо решаться! Я броском рванулся к кровати и ударил немца кулаком по голове. Гитлеровец обмяк.
И тут в комнату разом ворвались Кравцов с Семеновым:
– Что у тебя?
– Одного завалил, второй – в отключке.
Лейтенант кивнул, быстро обшарил избу, наткнулся на планшет немца и удовлетворенно хмыкнул.
– Семенов, глянь: немец дышит?
Разведчик подошел к немцу, наклонился, прислушался:
– Дышит.
– Ну, молодец, Колесников! А то в прошлый раз Кацуба так немца кулаком по башке угостил, что тот сразу и окочурился. Одеваем его!
Семенов стал натягивать на фрица мундир.
– Зачем? – поинтересовался я.
– Рубаха на нем белая, ночью видать далеко.
Мог бы и сам догадаться!
Лейтенант и Семенов живо заткнули немцу в рот кляп из
куска простыни и связали его. Причем так сноровисто, что я удивился.
– Семенов, неси.
Разведчик перевесил автомат на грудь и молча взвалил тело немца на плечо.