Ещё раз осмотрев место преступления, Суон покинул дом и отправился в Управление, дорисовывать листвы к раскидистым джунглям этого дела. То, что убийство Брюстера было связано с делом Фицгилберта, Суон практически не сомневался. Тем более, весь этот мистический реквизит прямо указывал на связь смерти неунывающего полковника с салоном Бёрлингтона. Вчера вечером Ива и Флитгейл подробно пересказали ему всё, что делалось и говорилось у графа на приёме. Весь вечер Брюстер просто-напросто напрашивался на мистические неприятности, а его болезненный интерес к вампирам бросался в глаза всем. Впрочем, этому было совершенно прозаическое – в прямом смысле слова – объяснение: Суон пролистал рукопись полковника и обнаружил, что глава «Вампиры» ещё не вполне закончена, и в ней стоят многочисленные пробелы с вопросительными знаками. Вероятно, Брюстер хотел заполнить эти пробелы, обращаясь к обществу, знакомому со всякими сверхъестественными явлениями. Брюстер также весь вечер упорно пытался сообщить о том, что знает – кто убил Фицгилберта. И это, без сомнения, могло спровоцировать его убийство.
Не успел Суон как следует заштриховать пальмовый листок (а это занятие приводило его обычно в медитативное состояние, прекрасно подходящее для обдумывания деталей), как в кабинет радостно ворвался Гэйбл, таща за собой изрядно потёртого малого в изрядно же потёртом кэбменском цилиндре.
– Есть свидетель! Мы нашли кэбмена, который привёз вечером полковника из гостей. Вот – это мистер Гук. Рассказывайте, Гук, – скомандовал Гэйбл с таким торжеством, словно демонстрировал старшему инспектору не кэбмена, а говорящую собаку.
– Весьма положительный был джентльмен, – заверил Гук. Связная речь давалась ему с таким трудом, что и впрямь напоминала плоды кропотливой, но не слишком успешной, дрессировки.
– Ну же, Гук, рассказывайте дальше! – поторопил его Гэйбл.
– Да что там… дак… на чай дал. Весёлый джентльмен, очень был доволен.
– И что нам это даёт? – с недоверчивым недоумением спросил Суон Гэйбла.
– Дальше, голубчик, дальше говорите! – нетерпеливо, с отчаянием в голосе, понукал кэбмена инспектор Гэйбл.
– Дак я и решил – время позднее, постою. Там напротив стоянка как раз. Полчаса. Потом домой поеду.
Гэйбл проявил чудеса терпения, прежде чем Суон смог составить какое-то представление о свидетельстве кэбмена. Итак, кэбмен уже собирался домой и выезжал со стоянки, когда к дому полковника подъехал другой экипаж, из него вышел джентльмен в инвернесском пальто с длинной пелериной и постучал в дверь. Открыл сам хозяин, его Гук хорошо разглядел, потому как прямо над дверью висел электрический фонарь. Полковник впустил позднего визитёра «с приятностью», как выразился кэбмен, но вот разглядеть гостя кэбмен не смог – тот стоял спиной.
– Ну, допустим, полковник знал своего убийцу, и ждал его вчера вечером, – стал подводить итоги Суон, когда Гук был отпущен. – Человек приехал в пальто с пелериной… Негусто, негусто… Ступайте, Гэйбл, и непременно сразу сообщите мне, если будут известия.
Когда инспектор ушёл, Суон поднял трубку аппарата и назвал номер Ивы.
– Алоиз? Алоиз, голубчик, полюбопытствуйте у мисс Ивы – как были одеты вчерашние гости. Особенно по части верхней одежды, если мисс Ива имела возможность её видеть. В фехтовальном клубе? Ну, если что – я в Управлении, жду.
Убийство это было обставлено в мистическом духе – мышь, укус на шее, труд об оккультизме на столе… Самое неприятное, что только можно себе вообразить. Выглядело всё, как страшная месть нежити невеже и критикану Брюстеру. Если так, то всё указывало на то, что убийцей, реальным, а не сверхъестественным, был русский князь. Ведь это он сказал при гостях, что встречал смерти, признаки которых говорили о вмешательстве сверхъестественных созданий. И речь как раз тогда зашла о летучих мышах. Эта очевидность подозреваемого заметно расстраивала Суона.
Князь, несомненно, располагал к себе. Но не это ли было его целью? Явился сам в Управление, разоткровенничался, блеснул умом – и вот уже создал о себе благоприятное впечатление. Уж больно благоприятное, досадовал Суон. Что ж, если князь так любезен, пусть попробует выкрутиться и на этот раз. Инспектор тут же написал исключительно вежливую записку князю Урусову, прося об очередной приватной встрече, и даже не удивился, что ответ прибыл чрезвычайно быстро, с тем же посыльным. Урусов сообщал, что будет ждать в клубе в Мэйфэр.
В клубе, где ещё было немного посетителей, инспектора незамедлительно проводили в уединенный кабинет. Урусов уже ждал его. Он сидел за столом, накрытым к ланчу, рассматривая журналы, и любезно предложил Суону присоединиться к трапезе и разговаривать запросто.
– Господин Урусов, у меня для вас известие самое плачевное, – официально начал Суон. – Полковник Брюстер был убит вчера.
Урусов, без сомнения, был потрясён. Суон даже не ожидал такой реакции – без сомнения, сыграть такое не смогла бы и Мелисанда фон Мюкк. Суон даже пожалел о своей подозрительности – русский был явно шокирован известием. Но князь быстро справился с собой, и некоторое время молчал. Хотя его рот слегка подёргивался судорогой, глаза были непроницаемы.
– Скажите, князь, у вас есть алиби на вчерашний вечер? – без обиняков, но тоном более человечным спросил инспектор.
– Нет, сэр. Ничего такого, что отвело бы от меня подозрения. Я вернулся от Бёрлингтонов, немного почитал и заснул. Никого не видел.
– Благодарю вас за откровенность. А есть ли у вас в гардеробе плащ, или пальто с пелериной?
– Есть, инспектор, – горько усмехнулся князь. – Я приобрёл его сразу по приезде в Лондон. Мне это показалось так по-английски…
– Что же, ваш дипломатический статус для вас спасителен при таких обстоятельствах, – покачал головой Суон. – И вот ещё один вопрос, князь. Простите, если он покажется несколько странным. Вы сказали мне, что не очень опытный спирит. А каково ваше мнение о… о вампирах и всяком таком?.. – Суон покрутил рукой в воздухе неопределённо, а Урусов с подозрительностью посмотрел на него и некоторое время молчал.
– Скажите, инспектор, у вас была нянька? – неожиданно спросил князь.
– Нянька? – опешив, переспросил Суон. Из глубины памяти смутно выплыло лошадиное лицо няни Мэгги. – Да, пожалуй, была…
– А моя нянька была из бывших крепостных отца, привезённая из имения, из деревни, – Серафима. Она в городе тосковала, пела мне старинные песни, а когда мама́ и папа́ принимали гостей, а меня отсылали с Серафимой, она садилась на свой сундук и рассказывала всякие сказки. Вот, её любимые рассказы были про живых покойников: как они ночью из гробов своих встают, кровь человечью сосут, а с третьим криком петухов в свои могилы возвращаются и от крови живой пухнут, – князь говорил голосом тихим, глухим, и у Суона по спине побежали мурашки. Князь продолжил будничным тоном:
– Матушкина горничная ей говорила: «Молчи, дура, молодого барина до смерти запугаешь!», а сама сидит – ни жива, ни мертва, слушает и ещё просит, особенно про то, как в деревне Серафимы выкопали всем миром какого-то бедолагу из могилы, под Вербное воскресенье, и осиновым колом в гроб прибили. Уж не знаю, чем именно тот покойник им не угодил, вернее – не помню, нянька наверняка в подробностях рассказывала. Боюсь, что мой нервический изъян, – князь запросто показал пальцем на свою щёку, – был приписан неуёмной фантазии бедной няньки. В былые времена её бы на конюшне запороли… Я очень её любил, царствие ей небесное… Каким-то удивительным образом матушкин спиритизм и нянькины рассказы слились в моём воображении, я в детстве плохо различал – где выдумки, а где – реальность. Но, дорогой инспектор, я уже не ребёнок. Хотя иногда реальность ставит меня в тупик. Вернее, то, что принято называть «реальностью». Но это не означает, что я готов безусловно поверить в то, что мне рассказывают.