Грачев не останавливался. Лупцевал почем зря, целя в лицо и голову. Брызнула кровь. Валявшийся на полу человек что-то яростно рычал.
— Кончай, Грач! — прикрикнул Ханучаев. — Замочишь, мля, мне задержанного совсем!
Грачев с явной неохотой прекратил избиение. Стало тихо. Слышно было только тяжелое дыхание запыхавшегося сержанта да тихий шепот монгола, уткнувшегося окровавленным лицом в пол.
Ханучаев прислушался.
— Ну и чего теперь этот м-дила бормочет? — спросил Грачев.
— Войной грозится, что ли? — озадаченно пробормотал лейтенант.
— От-мля! — хмыкнул Грачев. — Может, я ему того… мозги все поотшибал к ё-матери?!
— Может, и поотшибал. Ну-ка подними его, — приказал Ханучаев. — Посади на стул.
— А кофе, нах-х, ему не принести?
— Грач!
Грачев подошел к избитому, пихнул ногой в бок:
— Эй, зверь! Вставай!
Задержанный не пошевелился. Только продолжал что-то бормотать, брызжа слюной и кровью из разбитых губ. Из носа густо текла красная юшка. Белели на полу выбитые зубы.
— Весь пол, нах-х, загадил, — сокрушенно заметил Грачев. — Отмывай потом за ним.
Удерживая дубинку в правой руке, левой сержант вздернул монгола за шиворот. Человек в доспехе был как пустой мешок в тяжелом жестком каркасе. Монгол обвисал и норовил снова повалиться на пол. Кровь из разбитого носа действительно сильно пятнала пол.
«Сломался все-таки, — почему-то с сожалением подумал Ханучаев. — Грач — он такой, любого, мля, сломает».
— От с-с-сука! — Сержант зажал дубинку под мышкой и уже обеими руками пытался водрузить допрашиваемого на стул.
Получалось плохо. Кое-как Грачев поставил монгола на колени. Потом…
Ханучаев увидел на разбитом лице две ненавидящие щелочки. Нет, сломавшийся человек так не смотрит. Похоже, вялость тела и тихий голос задержанного были всего лишь искусной уловкой. Только понял это лейтенант слишком поздно.
Грачев — тот и вовсе ничего понять не успел.
Харагуульные стражи совершили большую ошибку, жестоко избив и поставив на колени гордого нойона. И они поплатились за это. Последняя надежда договориться с русинами рассеялась как дым сигнального костра. Теперь-то было ясно наверняка: посольство не удалось. У Дэлгэра больше не было нужды оставаться послом.
И Дэлгэр стал воином.
Далаан увидел, как юзбаши резко и неожиданно для русинов вскочил на ноги.
Хрясь! Крепкий череп сотника ударил нукера с заклеенной щекой в подбородок. Голова русина дернулась вверх и назад. Дубинка выпала из-под мышки и укатилась под стол. Русин, взмахнув руками, повалился навзничь. Грохнулась об пол железная трубка, висевшая на плече. Русин упал на галтай гаахан, запутавшись рукой в ремне своего оружия.
Дэлгэр прыгнул на поверженного противника, словно дикая кошка.
Ни скованные за спиной руки, ни разбитая голова не помешали ему подмять под себя оглушенного русина, придавить и прижать к полу собственным весом и тяжестью доспехов. Дотянуться зубами до горла противника…
Давай, Дэлгэр! Загрызи его! Далаан прильнул к прутьям решетки.
Русин, почувствовав чужие зубы на своей шее, запаниковал, задергался. Но Дэлгэр уже сжал челюсти.
— «Сними-его-хан-сними-и-и!» — Далаану показалось, будто перепуганный русин взывает к какому-то хану. А впрочем, вряд ли: никаких ханов на харагууле не было. Здесь были только разбойники-нукеры.
На пару мгновений харагуульный толмач замер с раскрытым ртом. Видимо, случившееся ошеломило его не меньше, чем нукера, глотку которого грыз Дэлгэр.
— «Сними — и-и-на-а-х-мля-а-с-меня-а!»
Но второй русин все же быстро пришел в себя.
Перемахнул через стол. Прыгнул к Дэлгэру.
* * *
Автомата у Ханучаева не было. Дубинки — тоже. А ремень грачевского АКСУ — намотан на грачевскую же руку. И калаш — придавлен копошащимися телами. И дубинка Грача — где-то под столом. И некогда ее искать: счет идет на секунды.
Сержант извивался всем телом, визжал и пытался спихнуть с себя рычащего психа в доспехах. Увы, безрезультатно. Псих, вцепившийся зубами в шею Грача, висел на нем, как волк на медведе.
Кулаки Грачева колотили по чешуйчатой броне. Пальцы отчаянно царапали края плотно подогнанных панцирных пластин, но Грач лишь обдирал себе ногти.
Ханучаев слышал глухое звериное рычание и отчетливо видел крепкие желтые зубы, жамкающие воротник и кожу.
И — кровь. Кровь с разбитого лица монгола мешалась с кровью милиционера.
До артерии нападавший пока не добрался, но очень старался и скоро… совсем скоро…
«Загрызет ведь, нах-х!» — пронеслось в голове Ханучаева.
Он словно смотрел ужастик про вампиров. Нет, не смотрел — принимал в нем живейшее участие.
— Ё-о-оп-на-а-ах-х-ля-а-а! — орал в голос Грачев. Пока еще не хрипел, пока — орал.
— Отцепился, сука! — рявкнул Ханучаев, пытаясь стащить с сержанта озверевшего маньяка. — Живо!
Какое там! Тот держался мертвой хваткой и не думал разжимать зубов. Грачев вопил от боли и ужаса. Больше, наверное, от ужаса.
Ханучаев потянулся к кобуре…
— Назад!
Судорожно расстегнул ее.
— Мозги повышибаю, нах-х!
Его не слушали или не слышали. Или просто не понимали.
Ханучаев что было сил наподдал монгола ногой. Целя, по привычке, в правый бок, в печень. Без толку! Панцирь!
Он выматерился, рванул из кобуры пистолет. Передергивая затвор макара, пнул еще раз — в голову.
Удар не удался. Берц соскользнул. Голова психа дернулась в сторону. Зубы не разжались. Дико взвыл Грач. Кровь из его шеи потекла сильнее.
Ханучаев нагнулся. Нанес еще один удар. На этот раз — рукоятью пистолета. И снова — мимо, вскользь: псих мотал головой, разрывая жертве горло, а сам словно не чувствовал боли. Макар лишь содрал кусок скальпа.
Грачев сорвался на хрип. Больше медлить было нельзя. Ханучаев навалился на маньяка, ощущая острый запах крови и немытого тела.
Ствол — к виску. Он ткнул оружием с таким расчетом, чтоб пуля не задела Грача. Левой рукой машинально прикрыл лицо.
Палец вдавил спусковой крючок.
Бу-у-ухум-хум!
Выстрел в замкнутом пространстве громыхнул разорвавшейся бомбой. Череп задержанного лопнул, будто надувной шарик. Горячее, слизкое и липкое шмякнуло в левую ладонь, размазалось по растопыренным пальцам. Густая жижа попала и на лицо. Запах порохового дыма, крови и еще какой-то пакости вмиг забил все прочие запахи.