– Ну?.. Почти.
Еще раз поглядев на свиту Ивана, которая тут же опустила любопытствующие взгляды себе под ноги, Дмитрий устроил быстрый и абсолютно незаметный со стороны экзамен:
– Показывай свое «почти».
В ответ младшенький зажмурился и замер. С тем чтобы через пару минут своего непонятного стояния услышать легкое порицание:
– Плохо. Будешь лениться – тебя скоро Дуня нагонит.
– Мить…
– Что? Девчонке уступишь? Какой же из тебя тогда правитель и воин?
Надувшись и покраснев от сдерживаемых слез, восьмилетний мальчик последовал примеру свитских, уткнувшись взглядом в острые кончики своих полусапожек. А постельничие сторожа, сопровождающие наследника, еще в самом начале беседы все как один сделали каменные лица, показывая, что они не только оглохли, но еще и частично ослепли. Тем более что стражи и в самом деле мало что слышали – поэтому так и не поняли ничего, когда старший, подняв за подрагивающий подбородок лицо Ивана, спокойно произнес:
– Я тобой недоволен.
Щелк!
Уличный зевака, прильнувший к щели в ограде и получивший за то по совсем неприлично откляченному заду, чуть дернулся, проверяя бревна ограды на прочность своим лбом. Затем моментально распрямился и бочком-бочком отошел прочь, к довольно плотной толпе местных жителей.
– Ишь! Блюдет царевичеву сохранность.
– Что, отведал?
– Ой, да что там ударил-то, курам на смех – словно погладил…
– А ну, чего разгалделись? Цыц!..
Сквозь перешептывающихся зевак довольно легко (потому что те сами расступались) прошел пожилой священник. Привычно перекрестил подошедших за благословением, затем огладил длинную седую бороду и поймал взгляд одного из десятников дворцовой стражи. Впрочем, уже и не вполне дворцовой: не так давно великий государь выделил сотню самых опытных и верных постельничих сторожей, дабы те хранили покой только и исключительно старшего из царевичей.
– Сын мой, как бы мне до государя-наследника?
Внимательно оглядев просителя, десятник легко спрыгнул со своего жеребца и без малейшего пиетета перед черной рясой поинтересовался:
– Кто таков?
Ему тут же ответили, причем из подступившей на пару шагов толпы, да еще и с легкими, почти незаметными нотками осуждения:
– То настоятель храма Святой Великомученицы Варвары, отец Захарий!..
– А ну назад!
С явным намеком тряхнув нагайкой, служивый быстро вернул всех зевак на исходные места.
– Димитрий Иванович покамест занят, и допустить тебя до него никак не можно. Может, тебе сотника позвать?..
Протопоп еще раз огладил свою бороду, на краткий миг призадумавшись, – а потом согласился и на сотника постельничих сторожей. Меж тем в доме купца Суровского ряда Тимофея как раз закончилось одно событие. Неизмеримо ничтожное в масштабах всего государства, довольно незначительное для столицы и очень важное как для других гостей торговых, так и для купцов Гостиной сотни [139] .
– Встань.
Хозяин дома поднялся и тут же самым позорным образом шлепнулся на лавку – ослабевшие ноги отказывались держать на весу его поджарое и жилистое тело. Проследив, как его юный повелитель вернул на стол небольшой и изрядно потемневший от времени прадедов крест, мужчина глубоко вдохнул и выдохнул, с каким-то неясным сожалением ощущая, как утихает гуляющий по венам ласковый огонь.
– Благодарю за честь, государь.
– С этого дня и наедине можешь обращаться по имени-отчеству. О том, что целовал ты крест на верность мне, молчи.
Пройдясь по малой «рабочей» горенке, наследник с легким интересом оглядел один из потертых изразцов небольшой печки, затем вернулся за стол.
– Есть ли у тебя вотчина? [140]
– Как не быть! Еще батюшка покойный на нее жалованную грамоту получил.
– Где?
– В двадцати верстах от Твери, государь.
Четко очерченные губы на красивом лице слегка шевельнулись в намеке на улыбку.
– Тверь – это хорошо. – Царевич мимолетно задумался, затем продолжил: – Я желаю, чтобы ты в своей вотчине начал выделывать обычную посконь, широкую парусину, а также канаты и веревки. Скоро к тебе подойдет столяр из царских мастерских, именем Ефрем. Он поможет изладить широкие ткацкие станы и особые принады [141] для выделки канатов и веревок, а также объяснит, какие именно амбары надобно будет поставить в твоей вотчине. Этот же Ефрем обучит работный люд управляться со всем, что будет в тех самых амбарах.
Помолчав и убедившись, что купец все запомнил, царственный отрок разрешил:
– Спрашивай.
– С твоего позволения, Димитрий Иванович, чуток попозжа́ – надобно все обмыслить да прикинуть, что да как.
Наследник согласно наклонил голову.
– Следующее твое дело.
Из рукава вышитого золотой нитью кафтана на свет появился сложенный в несколько раз листок бумаги и лег рядом с кипарисовым крестом.
– Здесь список рукописей, а также тех лавок Книжного ряда, где они продаются. К сожалению, сокровища, равного твоему дару, я так и не увидел…
Тимофей на это мог только порадоваться, так как уже догадался, кто именно будет покупать дорогие (потому как иных и не бывает) книги для десятилетнего царевича.
– Или же мне просто не все показали. Ты договоришься с продавцами и понемногу будешь выкупать их для меня. Затем дарить – прилюдно.
Вновь сделав небольшую паузу, наследник повелел:
– Спрашивай.
Хозяин горницы и дома немного помялся, затем плюнул на все и признался в своей временной финансовой несостоятельности: занятый спасением жизни сына, он изрядно подзапустил дела торговые, со всеми вытекающими из этого последствиями. В ответ перед ним легло чуть поблескивающее на свету колечко, выточенное из светло-золотистого янтаря. Одним лишь взглядом испросив разрешения, Тимофей подхватил кусочек застывшей смолы, поднес к глазам, разбирая малые буквицы, выгравированные на внутреннем ободке…