— А что я должен был сказать?
— Могли бы упомянуть о ней тогда, в поезде.
— Это наша последняя встреча, Бруно.
— Ну почему? Я просто хочу с вами дружить.
— Я намерен сдать вас полиции.
— Почему же не сдали еще в Меткалфе? — спросил Бруно так, как мог только он: бесстрастно, печально и при этом торжествующе.
Именно так этот вопрос задавал Гаю внутренний голос.
— Потому что не был уверен, что это сделали вы.
— А что вам нужно, чтобы поверить? Признание в письменном виде?
— Я все еще могу сдать вас в любой момент.
— Не можете. — Бруно пожал плечами. — Против вас у них улик больше, чем против меня.
— Каким образом?
— Против меня у них вообще ничего нет.
— Это пока я не выложил им все от начала до конца! — Гай вспыхнул от ярости.
— Если я заявлю, что вы меня наняли, фрагменты головоломки тут же сложатся!
— Плевал я на ваши головоломки!
— Вы, может, и плевали, а вот полиция навряд ли.
— Какие еще фрагменты?
— Ваше письмо жене, притворный отказ от работы, — стал неспешно перечислять Бруно. — Своевременный отъезд в Мексику…
— Вы сумасшедший!
— Нет, Гай, это вы ведете себя неразумно! — В тоне Бруно послышались истеричные нотки, он повысил голос, чтобы перекричать включившийся рядом с ними музыкальный автомат. — Клянусь, вы мне симпатичны! Ни к чему нам ссориться!
Гай сидел неподвижно, чувствуя под собой острый край стула.
— Мне не нужна ваша симпатия.
— Если вы заявите в полицию, то в тюрьму попадем мы оба. Вы что, не понимаете?
На самом деле Гаю и раньше это приходило в голову. Если Бруно станет упорно лгать, судебный процесс будет долгим. Возможно, он будет продолжаться до тех пор, пока Бруно не скажет правду — а он не скажет, понятно по его маниакальному взгляду. От этого психа лучше держаться подальше. Не трогать его. Если попытаться что-то сделать, он и убить может.
— Вы не сдали меня в Меткалфе, потому что я вам тоже нравлюсь. Ведь нравлюсь же.
— Вы мне совершенно не нравитесь.
— Но вы меня не сдадите?
— Нет, — процедил Гай сквозь зубы. Его поражало спокойствие Бруно — этот человек ничуть его не боялся. — Больше ничего не заказывайте, я ухожу.
— Погодите. — Бруно расплачивался с официантом.
Гай ждал. Он чувствовал, что разговор не окончен.
— Хороший костюм, — произнес Бруно с улыбкой.
На Гае был новый серый фланелевый костюм в белую полоску, купленный на деньги от «Пальмиры» — так же как новые ботинки и новый портфель крокодиловой кожи, лежащий на соседнем стуле.
— Куда вам сейчас?
— В центр.
Гай встречался с представителем потенциального клиента в семь часов в отеле «Пятая авеню». Он поймал тяжелый взгляд Бруно и понял: тот уверен, что он сейчас поедет к Анне.
— Что вам от меня нужно?
— Сами знаете, — тихо ответил Бруно. — Мы с вами все обсудили в поезде. Обмен жертвами. Вы убьете моего отца.
Гай презрительно хмыкнул. Именно это он и ожидал услышать — с того самого дня, как узнал о смерти Мириам. Он пристально смотрел в немигающие глаза Бруно, завороженный их спокойным безумием. Ему вспомнилось, как однажды в детстве он ехал в трамвае с умалишенным азиатом и разглядывал его с бесстыдным любопытством. С любопытством и страхом.
— Как я и обещал, я сам продумаю все в деталях. — Бруно улыбнулся одними уголками губ. — Вам будет несложно.
«Он меня ненавидит, — вдруг понял Гай. — Он и меня хотел бы убить».
— А если откажетесь, сами знаете… — Бруно изобразил щелчок пальцами, беззвучный, потому что рука его на столе была небрежно расслабленной. — Я натравлю на вас полицию.
«Нельзя идти у него на поводу! Нельзя!»
— Вам меня не запугать. В полиции быстро поймут, что вы невменяемы.
— Ошибаетесь!
В итоге первым попрощался Бруно, мать где-то ожидала его в семь часов.
Следующая их встреча получилась гораздо более короткой. В ней Гай тоже потерпел поражение, хотя вначале ему казалось, что победил. Бруно хотел перехватить его на выходе из офиса. Гай прошел мимо, сел в такси и поехал к Анне. Однако ощущение, что он позорно сбежал, подрывало чувство собственного достоинства, которое ему до этого момента удавалось сохранять. Не стоило уходить молча. Надо было поставить Бруно на место.
С тех пор каждый день Бруно поджидал его на улице после работы — либо напротив офиса, либо напротив дома, неизвестно откуда узнавая, в какие дни у Гая нет планов на вечер. Он не пытался заговорить, не делал никаких знаков. Просто стоял, сунув руки в карманы длинного, похожего на шинель пальто, сидящего на нем как влитое. Гай спиной чувствовал его взгляд, хотя никогда не оборачивался. Так продолжалось две недели.
А затем пришло первое письмо.
Два листка бумаги. Первый — карта дома и окрестностей, на ней маршрут аккуратным пунктиром. Второй — подробнейшие инструкции, как убить хозяина дома, мелким шрифтом отпечатанные на машинке. Гай разорвал листки и тут же пожалел об этом. Письмо было уликой против Бруно, его следовало сохранить, так что пришлось собрать и припрятать обрывки.
Вскоре стало ясно, что в этом не было никакой необходимости. Такие же письма начали приходить раз в два-три дня. Судя по штемпелю, отправлялись они из Грейт-Нека. Очевидно, Бруно засел там — он не попадался Гаю на глаза с тех пор, как началась история с письмами. Возможно, набивал их на отцовской машинке. Иногда в нетрезвом виде — это было заметно по обилию опечаток и эмоциональным всплескам в последних абзацах. Если Бруно садился за машинку трезвым, то в конце дружески подбадривал Гая, что, мол, задача перед ним стоит несложная. Если же пьяным, то послания завершал либо уверениями в вечной братской любви, либо угрозами преследовать Гая всю жизнь и положить конец его карьере и «любовной интрижке», а также напоминанием, что козыри не у Гая. Каждое письмо содержало подробный план убийства. Бруно явно догадывался, что Гай мог разорвать предыдущие, не читая. Гай действительно каждый раз собирался изорвать в клочья нераспечатанный конверт, но в итоге все равно вскрывал письмо — полюбопытствовать, что будет в последнем абзаце. Бруно предлагал три варианта убийства. Один из них — проникнуть в дом через заднюю дверь и произвести выстрел из пистолета — фигурировал в письмах чаще других, хотя каждый раз Бруно оговаривался, что полностью оставляет выбор за Гаем.
Собственную реакцию на письма Гай находил странной. Первое стало для него шоком, второе и последующие не вызвали почти никаких эмоций. После десятого он начал чувствовать, что письма давят на его совесть и нервы, но как именно — понять не мог. Сидя в одиночестве у себя дома, он подолгу анализировал свои чувства, пытаясь обнаружить, в чем суть душевного недомогания. Он убеждал себя, что нет никаких оснований для беспокойства, разве что Бруно разозлится и захочет его убить. Но это маловероятно. Бруно никогда не угрожал ему убийством. И все же голос разума не мог ни унять, ни притупить тревогу.