– Да, вот она и вышла на большую сцену, – промолвил в ответ он.
– Правильно, она же ради этого и поехала в Италию!
– Теперь понятно, почему у нее пропал интерес к Бриллиантовому поясу и она отдала мне отцовский сундук. – Мне показалось, что в голосе молодого человека зазвучали нотки обиды. – Разве все это может сравниться с воздыхателем, который… – Взяв газету, он прочитал сквозь зубы: – «…усыпал ее с ног до головы бриллиантами».
Мистер Нортон встал и подошел к окну, сделавшись похожим на прокурора, допрашивающего в суде свидетеля обвинения:
– Я знаю, мисс Хаксли, что вы искренне восхищаетесь женщиной, некогда деливший с вами кров. Мне очень не хочется будить в вас воспоминания о вашем покойном отце, однако не кажется ли вам, что на моем месте он сказал бы вам, что вы творите себе кумира? Подавляющее большинство актрис и оперных певиц надевают на сцене настоящие драгоценности, чтобы продемонстрировать благоволение воздыхателей, состязающихся между собой за их расположение. По всей видимости, доблестная Ирен Адлер вновь одержала победу в чем-то гораздо менее достойном, чем театральная карьера. Она продалась ради шумихи в прессе. Драгоценности, вне всякого сомнения, являются подарком богатого поклонника, получившего взамен от мисс Адлер… подарки несколько иного рода.
Мистер Нортон стоял ко мне спиной, поэтому я не могла разглядеть выражение его лица. Я видела лишь ладони за спиной, которые сжимались и разжимались, выдавая переполнявшие молодого адвоката чувства. Ирен на моем месте нанесла бы ответный удар, мурлыча, словно кошка. Мне же едва удалось скрыть свое негодование. Стараясь говорить как можно более спокойно, я бросилась в атаку:
– Конечно, эти бриллианты нельзя назвать обычной мишурой. Они наверняка стоят безумных денег… – Набрав в грудь побольше воздуха, я прочитала вслух: – «Две тысячи камней сплетаются в изумительное кружево, которое тянется от правого плеча к левому бедру и украшено роскошным цветком в виде розы, также выполненном из бриллиантов…»
– Подобное украшение стоит целое состояние, – отрывисто заметил Годфри. – И как вы думаете, откуда оно у нее?
– От поклонника, – с неохотой признала я.
– Богатые поклонники – как стервятники: где один, там и вся стая.
– Вам виднее, мистер Нортон, вы куда опытнее меня. Однако нельзя отрицать, что Ирен несказанно повезло. Думаю, ни один дебют не привлекал такого внимания прессы. При этом отзывы просто превосходные.
– Отзывы! – Годфри повернулся и вперился в меня горящим взглядом, словно я была свидетельницей в суде. Если бы я не знала мистера Нортона, я бы непременно оробела. Однако, помимо того, что я помнила Годфри и в другом, гораздо более приятном расположении духа, у меня в рукаве имелся туз, который я собиралась пустить в ход. – В подобных обстоятельствах вы все же придаете значение отзывам, мисс Хаксли? Вы меня поражаете.
Я улыбнулась. Я еще никого ни разу не поражала. Теперь я понимала Ирен: чувство, которое я испытала, было довольно приятным:
– Честно говоря, я не вижу в поступке Ирен ничего дурного. Как раз наоборот, с ее стороны было очень умно подобным образом привлечь внимание к своему дебюту. Учитывая ее стесненность в средствах…
– Это если забыть о богатых поклонниках!
– Ну… да.
Годфри Нортон замер, потрясенный тем, что я продолжаю защищать подругу. Я с восхищением смотрела на него. Он так и полыхал от гнева, а глаза метали молнии. В ярости он был особенно хорош собой.
– Так вы знаете, кто осыпал ее бриллиантами, – резко произнес он, сменив тактику. – Насколько я понимаю, вы ничуть не удивлены произошедшим.
– Вы меня раскусили, мистер Нортон, – склонила голову я. – Богатого поклонника Ирен зовут мистер Тиффани. Это американский ювелир.
– Что?! – Мое признание, подтвердившее его подозрения, возмутило Нортона еще больше.
Я почувствовала себя кошкой, играющей с послушной мышкой. Ощущение было пьянящим.
– Как вы, леди столь твердых нравственных принципов, можете водить дружбу с такой… авантюристкой? – спросил мистер Нортон чуть тише, но с куда большим презрением в голосе.
– Как человек, о чьей собственной матери ходили столь вздорные, нелепые сплетни, может так заблуждаться в своих суждениях о другой женщине? – еще тише спросила я.
Некоторое время мы смотрели друг на друга. Постепенно с лица Годфри исчезло выражение ярости и недоверия, а черты моего лица смягчила улыбка.
Неожиданно он резко опустился в кресло:
– Боюсь, я был слишком поспешен и, не подумав, наговорил глупостей. Непозволительная ошибка для моей профессии. Наверное, я чего-то не знаю. Так развейте тьму моего неведения, мисс Хаксли.
Я снова взяла в руки газету. Набросок был просто великолепен. Ирен выглядела на нем гораздо привлекательней Лилли Лэнгтри. Бриллианты, сверкавшие на ее платье, лишь подчеркивали красоту моей подруги. Однако Ирен на рисунке казалась далекой, словно серебристо-голубая Венера на вечернем небосклоне.
– Внешний вид, мистер Нортон. Вам нужно кое-что о нем знать, – промолвила я, разгладив газету, – Ирен бедна, как и я. Она бедна, как была ваша мать, когда вместе с детьми ушла от вашего отца. Ирен не может состязаться со знаменитыми оперными певицами, усыпанными изумрудами, рубинами и сапфирами…
– Это еще почему? Она ничуть не уступает им в красоте. Это я никогда не пытался отрицать. Она достойна всеобщего восхищения.
– Но она никогда не станет соперничать с другими в красоте. По крайней мере, так, как она, на ваш взгляд, делает.
Годфри прищурился и скептически на меня посмотрел.
– Никогда, – твердым голосом повторила я, – и поэтому она выбирает другой способ. Я уверена, что она уговорила мистера Тиффани одолжить ей украшение, над которым несколько лет проработали его мастера. Во-первых, ювелир восхищается ею – ведь именно по его просьбе она занималась поисками Бриллиантового пояса; а во-вторых, он богат. Кроме того, он достаточно умен, чтобы понять, что поднятая шумиха подстегнет интерес к бесценным украшениям вроде того, что надела Ирен. Бриллианты вернулись мистеру Тиффани, а Ирен не ударила в грязь лицом, нарядившись для дебюта так, что ни в чем не уступила прославленным певицам, продающимся ради дорогих украшений. И что в этом такого плохого?
– Люди будут думать о ней дурно, – тихо проговорил Годфри и его светлые глаза потемнели, как случалось всякий раз, когда он погружался в мрачные воспоминания об оклеветанной матери.
– Ирен плевать на то, что о ней думают другие.
– Так может вести себя мужчина, но чтобы женщина…
– Вы правы, если речь идет об обычной женщине вроде меня, но Ирен никак нельзя назвать заурядной. Запомните это, мистер Нортон, или в противном случае будете часто заблуждаться на ее счет.
– Моя мать очень страдала, – неожиданно признался адвокат. – Конечно, на людях она не подавала виду… Да и при нас, мальчиках… Но я чувствовал, ощущал ее обиду от того, что она была вынуждена уйти от мужа… А потом это жуткое унижение в суде, когда все, что она заработала, досталось ему…