– Какой странный сад! – изумленно вздохнула я. На ум пришла строка моего любимого По, которую я тут же произнесла: – «Там не люди и не звери…» [34]
Мистер Нортон поспешил ко мне, что меня очень обрадовало. Современные мужчины за редким исключением забыли о рыцарстве, о том, как себя надо вести в присутствии представительницы слабого пола. Однако, как быстро выяснилось, его привлек скорее не мой страх, а то, что его вызвало.
– Морды… Вы правы. Это не люди, и не звери. Это птицы, Пенелопа! – восторженно воскликнул он, в запале назвав меня по имени. – А дорожка ведет прямо к пруду, словно жердочка! Вы просто молодец! – С этими словами Годфри, совершенно забыв о приличиях, фамильярно хлопнул меня по плечу. – Я был уверен, что ключ к разгадке найдется в доме! Как вы догадались, что его следует искать в саду? – с настойчивостью в голосе спросил он.
Как я догадалась? Вдруг я вспомнила, как Ирен рассуждала о том месте, где полубезумный старик может спрятать сокровище, и поняла, что, сама того не осознавая, действовала по шаблону подруги. Я выглянула из комнаты, в которой Кавендиш томился, словно в заточении, распахнув окно в огромный прекрасный мир. Однако я не могла поделиться всем этим с Годфри, поскольку мне тогда пришлось бы поведать ему о том, как мы с Ирен отыскали сундук его отца.
– Дом показался мне слишком скучным, – твердым голосом ответила я.
Мистер Нортон кивнул и, покачав головой, снова устремил взгляд на сад. Мы увидели, как пара садовников в мешковатых, перемазанных грязью штанах, сжимая в руках ножницы, направляется к кустам.
– Как мы вовремя, – промолвил Нортон. – Еще максимум час, и нынешний вид кустов канет в лету, совсем как гарем Казановы. А вон, кстати, и он сам. Разве вы его еще не заметили? Вон он, старый хитрец!
Я вновь внимательно посмотрела на кусты, на изогнутые клювы и листочки-перья. Мистер Нортон был совершенно прав. В самом конце дорожки располагался куст, действительно изображавший Казанову, который, отставив в сторону одно крыло, чистил перышки на груди. Самое интересное, что силуэт куста-попугая идеальным образом совпадал с клеткой-беседкой.
Мы поспешили на улицу в сад. Мистер Нортон зачитывал вслух с листка излюбленные фразы Казановы и рассуждал:
– «Хватит болтать»… Болтать, летать… Птичник под открытым небом? Пруд. Лягушатник… Лягушку в разговорном языке называют «зеленой спинкой» – «гринбэк». Зеленые спинки попугаев?
– Ну конечно же! Пруд! Маленькие пруды садовники иногда называют еще и «птичьими купальнями»! – воскликнула я, застыв на месте и не обращая внимания на сыпавшиеся сверху листья, которые отстригали с кустов работники.
– А «гринбэк» это еще и американский доллар, бакс! – эхом отозвался Годфри.
Мы в восторге уставились друг на друга.
Примерно через полчаса двое садовников, действовавших под управлением мистера Нортона, извлекли из пруда птичью клетку, завернутую в пропитанную маслом ткань. Из окна спальни Кавендиша, которое я забыла закрыть, донесся торжествующий крик:
– За Типпекано и сокровища!
Вскрыв клетку в присутствии мисс Маттерворт, мы обнаружили крупную сумму американских долларов, коллекцию редких монет и марок, несколько пакетов акций самых надежных британских компаний и массу других ценных бумаг. Мисс Маттерворт охала и ахала над сокровищем, разложенным на шали, которой мы застелили стол в ее приемной. Наконец мы опорожнили клетку. Несмотря на то что она сильно заржавела, пропитанная маслом ткань защитила и ценные бумаги, и марки, и монеты.
Когда клетка опустела, мистер Нортон, поддавшись порыву, перевернул ее вверх дном.
– Еще один ключ к разгадке, – промолвил он, – только мне не разобрать, что здесь написано.
Я нацепила на нос пенсне и сквозь слой ржавчины прочитала выгравированное на днище имя мастера, сделавшего клетку.
– «Тайлер».
– За Типпекано и сокровище Тайлера! – хором провозгласили мы с мистером Нортоном.
Из спальни Кавендиша нам эхом отозвался Казанова.
Слова, оброненные некогда в прошлом, порой возвращаются к нам через годы, чтобы преследовать и мучить. Однако они доставляют особые страдания, когда их выкрикивает не умолкающий ни на мгновение попугай.
Вполне естественно, мисс Маттерворт, столь неожиданно разбогатев, не пожелала оставлять у себя Казанову, в своей безмерной щедрости вручив это сокровище нам.
– Мисс Хаксли, вы уже давно мечтали завести канарейку, – успокаивал меня мистер Нортон по дороге в Темпл. – Быть может, в Казанове неожиданно проснется музыкальный талант.
– Сильно в этом сомневаюсь, – содрогнувшись, ответила я.
Поскольку мне не хотелось, чтобы вопли Казановы отвлекали меня во время работы у мистера Нортона, я выбрала меньшее из зол, решив взять попугая к себе домой. Что ж, попугай, несмотря на грубый сиплый голос, умел разговаривать и теперь постоянно напоминал мне с подоконника, куда я водрузила клетку, что я всегда мечтала «завести канар-р-рейку, завести канар-р-рейку».
Признаться, я отчасти была рада его компании: мне претила мысль, что бедная птица попадет в дурные руки. Время от времени я начинала задаваться вопросом: что подумала бы Ирен о моем приобретении? Не исключено, она научила бы Казанову курить свои тонкие папиросы. Впрочем, в силу последовавших событий мне вскоре стало не до болтливого попугая.
Перелистывая свои дневники за 1886 год, я прихожу к выводу, что никто не сможет поведать о резких поворотах в судьбе Ирен Адлер лучше ее самой. Именно это она и делала в своих письмах, адресованных мне, рассказывая об основных событиях своей жизни.
В связи с этим мне хочется предоставить слово ей. Я привожу выдержки из ее писем без всяких изменений за исключением тех случаев, когда я взяла на себя смелость исправить ошибки в правописании и пунктуации. Ирен писала точно так же, как говорила и жила: умно, весело, иронично, но при этом не без огрехов. Там, где я посчитала нужным, я вставила собственные примечания.
Обстоятельства первого важного события Ирен изложила на тех страничках желтоватой пергаментной бумаги. Это письмо датировалось 21 января 1886 года:
«Здравствуй моя милая Нелл!
У меня такие потрясающие новости, что тебе лучше сесть, а не то ты упадешь. Ты прости меня за неразборчивый почерк, который тебе, владычице и повелительнице печатных машинок, наверняка кажется ужасным. В свое оправдание могу сказать, что я корплю над этим посланием в вагоне мчащегося на всех парах поезда. Должна признаться, что под перестук колес, звучащий в унисон со стуком моего беспокойного сердца, мне достаточно сложно сосредоточиться.