— Я-то здесь при чем?! — возмутилась Ася. — Я, что ли, тебя Кукумбером обзываю?!
— А ты будь со мной солидарна.
— Иди ты, знаешь куда? — разозлилась Ася и, перекинув косу на спину, гордо ушла с веранды.
Ася обиделась, а зря. Ведь Колька пострадал, можно сказать, из-за нее. Утром девчонки сидели на веранде, а они с Азатом вытряхивали коврики, они были дежурными.
И вот Настя Вигилянская говорит:
— Пусть эта Шустова не сочиняет: Ася — это сокращенно от Анастасии. Вот «Каменскую» смотрели? Там ее часто Асей называют. И наши чемпионки по синхронному плаванью, две Анастасии, одну Настей зовут, а другую Асей.
— И у Тургенева есть «Ася», — поддержала Алена, которая выбрала Настю себе в кумиры.
— Тургеневскую Асю на самом деле Анна звали, — сказала отличница Болотова.
На нее посмотрели выразительно. А Колька крикнул:
— Так что ты, Настька, не очень-то наглей, хватит тебе и одного сокращенного имени. А Асей хоть кто может быть.
Тут она и рассвирепела.
— А ты, Кукумбер, вообще молчи! С тобой не разговаривают!
Даже девчонки удивились: почему это Колька Огурцов стал каким-то Кукумбером?
— Ну как же, — наслаждаясь местью, улыбнулась Настя. — «Огурец» по-английски Cucumber, произносится так, а пишется…
И на пыльных перилах она написала тонким пальчиком: «Cucumber».
— Кто английского не знает, как прочитает?
— Кукумбер! — восторженно провозгласила Аленка.
Наташка Ястрова хмыкнула: ей тоже хотелось отомстить за вчерашний проигрыш на поле. Правда, она тут же спохватилась, что это несправедливо, и сказала:
— Ладно тебе, Настя, мы же не в Англии. Колька у нас просто Огурец.
«Огурец» — прозвище привычное и потому необидное, Колька вздохнул облегченно и мысленно поблагодарил справедливую Наташку. Даже пообещал следующий матч выиграть не с таким отрывом. Тоже мысленно, конечно. Но… видимо, слово «Кукумбер» было интереснее, и к обеду Кольку Кукумбером назвали раз десять. Пришлось смириться. Не драться же. Да и словечко-то, если честно, ничего, веселое. Уж повеселее Огурца.
Весь день Ася старалась вести себя, как приличный ребенок, отдыхающий в детском оздоровительном лагере. Читала книжку в сончас, играла в пионербол с шестым отрядом, купалась по пятнадцать минут в речной заводи, не замечала Мартышевых ужимок и Колькиных взглядов-улыбок, вместе с Варей и Витей отрядный уголок рисовала, а вечером болела за своих в общелагерном конкурсе «Алло, мы ищем таланты». Было весело, особенно когда выяснилось, что Маша Скрябинская, Варя Жилова и Карина Хафизова тоже не любят футбол. Утреннее приключение в делах и заботах стало казаться совсем далеким, тем более что братья-гномы не показывались. Только сверкали шоколадом коленки, да ощущение полета до сих пор щекотало ладони и пятки и не давало грустить.
К отбою Ася так страшно устала, что уснула, как только упала на кровать. Даже Аленкины истории не помешали. Ей снилось что-то голубое, перламутровое, розовое, жемчужное и золотое. Миллиарды солнечных зверят носились в ее сне и смеялись смехом Сдобной Булочки. Вдруг в Асин сон ворвалось что-то постороннее, совсем не радостное, совсем не летящее, чье-то горе-несчастье, чьи-то всхлипывания и слезы. Она открыла глаза, села и оглядела палату.
Девочки все спали. Может, кто-то плачет во сне? Ах, нет, вот кто плачет! На краю цветочного горшка сидели рядышком Манюня и Маруся и ревели в два голоса, то и дело вытирая слезы кружевными платочками: Манюня — перламутровым, Маруся — жемчужным. Ася растерялась. Она не знала, как утешают фей. Наконец, они ее заметили. Манюня шмыгнула носом и сказала:
— Маруся, ты своими рыданиями Асю разбудила.
Маруся шумно высморкалась в платочек и спокойно возразила:
— Это ты ее разбудила.
— Тише, пожалуйста! — попросила Ася. — А то мы всех разбудим.
— Ах, Ася, ты такая добрая! Такая заботливая! — всплакнули феи хором и подбросили вверх свои мокрые насквозь платочки. Платочки растворились в воздухе, а через секунду феи одинаково взмахнули руками и прямо из воздуха взяли по сухому кружевному платочку. И продолжили лить слезы.
— Ну хватит! Ревете, как белуги…
— Кто такие белуги? — спросила Маруся.
— Неважно. Вы из-за герани ревете?
— Да-а-а…
— Тише, тише! Честно говоря, вы сами немножко виноваты. Бросили бедный цветок, забыли…
— Да-а-а…
— Ее, наверное, надо полить хорошенько.
— Ася, ты такая умная, но неужели ты не видишь…
— Она слишком засохла, ей обычная вода не поможет.
— А Старый гном сказал, чтобы мы ему на глаза не показывались, пока герань не оживим, — зарыдала громче прежнего Манюня.
— Тише, пожалуйста, Манюнечка! — умоляюще прошептала Ася.
На соседней кровати заворочалась Алена Чаплашкина и что-то пробормотала во сне.
— Маруся, ты сказала, что обычной водой ее не оживить. А какой тогда?
— Живой, конечно!
— Значит, живая вода существует?! — уточнила Ася на всякий случай, хотя уже тысячу раз за эти два дня обещала себе не удивляться.
Феи пожали плечиками:
— Если есть мертвая вода, то почему бы не быть живой?
— А-а… — начала было Ася и закрыла рот. Есть и есть. — А где?
Лучше бы Ася не спрашивала. Манюня с Марусей захлюпали, загудели, заревели, засопели, как духовой оркестр. Маша Скрябинская оторвала голову от подушки.
— Кто плачет, девочки? — сонно спросила она.
Ася бухнулась на кровать и укрылась с головой.
— Карина! Каринка, проснись! — зашептала Маша. Но Карина только пробормотала что-то во сне и перевернулась на другой бок.
Маша еще раз оглядела палату.
— Ася, ты спишь?
Ася лежала не дыша. Маша еще посидела немножко, послушала, а потом легла и заснула. Ася подождала немного и выбралась из-под одеяла. Манюня и Маруся грустно покачивались на сухих ветках герани.
— Ну, так где живая вода?
Манюня и Маруся переглянулись.
— Ася, мы не можем тебе сказать, — вздохнула Манюня.
— Извини, — опустила глаза Маруся.
Асе не то чтобы обидно стало… хотя чего там — обидно, конечно. За два дня она привыкла, что гномы ей доверяют, все рассказывают, показывают, все объясняют. А у фей — секреты.
— Не обижайся, — попросила Манюня. — Просто… — Она посмотрела на Марусю. — Горыныч сказал, что крылья нам оторвет, если мы тебя попросим…
— Ой! — Маруся зажала рот ладошками.