Мы трое – я, Варя, Григорий – стояли, как на острове, и смотрели друг на друга через эту толпу орущих людей. Мои сероглазые упрямцы словно соревновались в самых злых гляделках на свете, и ни один не моргал. Злые, полные ненависти лица. Краем уха я услышала, как Владислав Гуляев яростно шепчет своей матери, что не хочет жениться на этой малолетней идиотке даже ради квартиры и отсрочки от армии. Я покачала головой. Адвокат стукнул кулаком по столу и прикрикнул на Владислава.
– Сам себе яму копаешь, слышишь?
– И плевать! – плюхнулся на стул Владислав. – Вы же сами сказали, что в тюрьму меня все равно не посадят. А в армию с судимостью не берут.
– Ты с ума сошел? – возопила гуляевская мать. – Хочешь жить всю жизнь со штампом насильника?
– Не насильника, я же говорил! – поправил ее адвокат. Тут мое терпение кончилось, что-то случилось со мной, и я вдруг начала петь.
Да-да! Черт его знает, что именно за системный сбой произошел в моей голове, но я вдруг заголосила громко, четко, как когда-то меня учили в школьном хоре.
– Вихри враждебные веют над нами, – пела я. – Черные силы нас злобно гнетут.
– Ма-ам? – обернулась ко мне Варя.
– В бой роковой мы вступили с врагами, – я покосилась на нее, но не остановилась. – Нас еще судьбы безвестные ждут.
– Ирина? – вытаращился на меня муж.
– Но мы поднимем гордо и смело, – протянула я с нарастающим энтузиазмом. – Знамя борьбы за рабочее дело.
И тут вдруг Варвара запела вместе со мной.
– Знамя великой борьбы всех народов за лучший мир, за святую свободу! – закончили мы в унисон. Владислав стоял и таращился на нас, красный от ярости. Затем он швырнул на стол изорванную в клочья салфетку.
– Я же говорил тебе, что они психи! – рявкнул Владислав, тыча в нас с Варей.
– Убирайся отсюда, – крикнула Варя. – Все убирайтесь.
– Уходите, – процедил сквозь зубы Григорий.
– Сделайте аборт и заберите заявление, а мы заплатим вам денег! – взвизгнула мамаша Гуляева.
– Вам показать, где дверь? – сцепил руки перед собой муж.
– Большие деньги! – выпалила она, отодвигаясь в сторону холла. – Мы вам бы всю ипотеку погасили.
– Спасибо, не надо, – улыбнулась я самой оскорбительной из своих улыбок. – И не звоните нам больше.
– Даже не собираемся, – ответил мне не менее мерзкой улыбочкой Владислав.
– Удачи в тюрьме, – подлил масла в огонь Григорий и почти спровоцировал Владислава на драку, но вовремя вмешавшийся коротышка-адвокат не допустил этого. А жаль. Я вдруг подумала, что совсем не возражала бы, если бы мой муж расквасил физиономию этому проходимцу еще разок. Для ума.
– Вы еще пожалеете! – бросил нам на прощание Евгений Гуляев, и двери за ним, наконец, закрылись. Мы стояли в холле нашей квартиры, тяжело дыша, словно после боя, и не знали, что нам всем, собственно, делать дальше.
– Варя, ты… – пробормотал Гриша.
– Что, папа? – с обидой крикнула она. – Ну что?
– Ты прости меня, а? – вдруг сказал он, и мы все обомлели от такого поворота. Варя помолчала, а затем спросила его:
– А за что? – чисто чтобы уточнить. Такие вещи случались раз в сто лет.
– Я… ты понимаешь, дочь… – он замер в нерешительности. – Ох, Варька, ты что ж так рано-то все это затеяла, а?
– Я не специально, – пробормотала она.
– Скажи, а ты сама-то хочешь чего? Рожать? – спросил Гриша и густо покраснел. Господи, ну наконец-то хоть один правильный вопрос!
– Я не знаю, – растерялась Варя.
– А я знаю, – вмешалась я. – Да, хочу. Это ж будет малыш. Наш малыш, Гришка, твой и мой.
– И немножко мой, – обиделась Варя.
– И полностью твой, особенно по ночам, – согласилась я. – Неужели мы не справимся? И без этих… – и я покосилась на входную дверь.
– Будет тяжело, – вздохнул Гриша.
– Но я помогу! – уточнила я. – Я же буду рядом. И ты поможешь, Гриша.
– И я помогу, конечно, – влезла Алевтина Ильинична. – Хотя это все и ужасно.
– Не ужасно, а прекрасно. Это же будет наш внук, Гришка. Ну, подумаешь, немного раньше, чем мы хотели. А ты помнишь, как я забеременела, а? Тоже была неожиданность.
– Та еще неожиданность, – улыбнулся муж. – Я потом неделю спать не мог.
– Почему? – удивилась я. Этого я не знала, ведь мы не жили вместе.
– Почему-то я боялся стать плохим отцом, – пробормотал он. – И, судя по тому, что мы наблюдаем теперь, не зря я боялся.
– Ох, папа, – вздохнула Варя. – И вовсе ты не плохой отец. Это я – полная дура. Как я могла влюбиться в этого… – и она снова покосилась на дверь.
– Дорогая моя, – вздохнула я. – Если бы мы могли выбирать, в кого влюбляться, а в кого нет…
– То что? – с неподдельным интересом уставился на меня мой муж. Я ухмыльнулась.
– Ну, тогда я снова влюбилась бы в тебя. Особенно когда ты в таком шикарном костюме!
Мы замолчали, но на этот раз это была совсем другая тишина. Буря прошла, и мы стояли на берегу, чудом уцелевшие среди кучи обломков, кусков какого-то барахла, но главное было не в этом. Мы были вместе, мы снова были семьей. Хрупкий домик терракотового цвета.
– Ну… в общем… – пробормотал Григорий и вдруг заулыбался. – Дети – это счастье.
А затем Алевтина Ильинична вдруг взяла и спросила, хочет ли кто-нибудь чаю. И эта фраза, такая до нелепости банальная, вдруг показалась нам замечательной. Словно просто попить вместе чаю было доселе недоступной для нас роскошью. Луч света в темном царстве. Чаю. Конечно!
– Я бы с удовольствием выпила, – тут же согласилась я. – А ты, Гриш?
– Лучше кофейку, – протянул он так, словно и не было минуту назад в нашем доме разъяренных Гуляевых.
– Мне чаю с молоком, – тихо произнесла Варя и осторожно посмотрела на нас с отцом. Пауза длилась несколько секунд, а затем Гриша чуть склонил голову набок и вдруг улыбнулся.
– И с сыром?
– Ага, – улыбнулась в ответ Варя.
– А сыр-то у нас опять кончился! – всплеснула руками Алевтина Ильинична. И все мы расхохотались.
Через час мы сидели за столом – все четверо – и спокойно пили чай. Но все было по-другому, немножко иначе, не как раньше. Было так странно, так непривычно, как если бы я никогда не носила каблуков и вдруг нацепила одиннадцатисантиметровые шпильки на какой-нибудь выпускной. Неуверенными движениями мы подливали друг другу чай, вздрагивали, случайно сталкиваясь взглядами, и боялись пошатнуть чем-нибудь это хрупкое равновесие, которое так трудно удержать, если ты на каблуках.
– Ну как, сыр нормальный? – спросил Гриша после того, как Варя с жадностью набросилась на купленную им моцареллу.