Она вскинула глаза, услышав теплые нотки в моем голосе, и с любопытством на меня посмотрела.
– Ты действительно так думаешь? – храбро поинтересовалась она. – Или это одни слова?
– Селия! – с упреком воскликнула я, но мой упрек силы не имел.
– Извини, если это прозвучит невежливо, – ровным тоном продолжала она, – но я просто не могу понять твоего поведения. Если судьба Джона тебе действительно небезразлична, ты должна всеми силами стремиться к тому, чтобы он выздоровел. Но я этого совершенно не вижу.
– Я не могу объяснить… – почти прошептала я. – Я пока не в состоянии простить ему смерть мамы, но я действительно очень хочу, чтобы он поправился! Хоть и не могу сейчас любить его так, как это следует жене.
– Но ты снова его полюбишь, Беатрис! – воскликнула Селия, светясь самым искренним сочувствием. – Когда Джон выздоровеет, твоя любовь вернется, я знаю! И все у вас снова будет хорошо, и вы оба снова будете счастливы.
Я улыбнулась прямо-таки приторной улыбкой и сказала:
– Но, Селия, нам следует учитывать интересы и твоего мужа. Одно дело, когда я говорю, что сегодня к обеду вина не подадут, но когда это делаешь ты, тебе гораздо труднее, ведь ты доставляешь столько неудовольствия Гарри.
Выражение лица Селии сразу стало более жестким, и я догадалась, что в разговоре с Гарри она уже столкнулась с подобными аргументами.
– Я не так уж много прошу от своего мужа, – твердо сказала она. – Всего-то на несколько коротких недель отказаться от спиртного за обедом, когда от этого зависит счастье, а возможно, даже и жизнь мужа его родной сестры.
– Да, это действительно не такая уж большая жертва, – согласилась я, – если, конечно, Гарри согласится на нее пойти. Но что, если он сделает это только на словах? Тогда единственное, чего ты добьешься, это его постоянное отсутствие дома. – Селия с тревогой посмотрела на меня, а я продолжала: – По соседству у него вполне хватает знакомых, которые с удовольствием станут приглашать его к обеду. И в этих домах ему никто не будет устраивать сцен, в которых главную трагическую роль играет его жена, если он всего лишь хочет выпить вина и вкусно поесть. Все эти люди будут ему искренне рады, они будут ему улыбаться и угощать самым лучшим, что есть в доме, стараясь, чтобы он чувствовал себя комфортно. И потом, во многих домах есть молодежь и немало хорошеньких девушек, – продолжала я, поворачивая воткнутый в рану нож, – а после обеда там часто устраивают танцы. Почему бы Гарри не потанцевать с какой-нибудь красоткой? Здесь многие будут счастливы пококетничать со сквайром Широкого Дола.
Когда любишь, то всегда оказываешься в заложниках у собственной любви. Селия, которая когда-то говорила, что даже хотела бы, чтобы Гарри завел себе любовницу, теперь была явно потрясена, представив себе, как ее молодой муж танцует с хорошенькой девушкой.
– Впрочем, Гарри никогда не стал бы тебе изменять, я в этом уверена, – попыталась я ободрить ее. – И все же вряд ли можно винить мужчину в том, что он перестал обедать дома, потому что родной дом стал для него неуютен.
Селия вдруг резко отвернулась, встала и отошла к камину. Видимо, изображенная мною картина того, как Гарри вдали от дома предается всяким развлечениям и удовольствиям, оказалась выше ее сил. Я сидела спокойно, не говоря ни слова и давая возможность хорошенько поразмыслить, пока она стоит, прислонившись лбом к высокой каминной полке, и смотрит на горящие поленья.
– А как, по-твоему, нам следует поступить, Беатрис? – спросила она. Я лишь вздохнула. Бразды правления снова были в моих руках.
– По-моему, нам следует найти хорошего врача, который поместит Джона в свою лечебницу и постарается его вылечить, – сказала я. – Затяжное пьянство – это вовсе не слабость, Селия. Это куда больше похоже на болезнь, с которой Джону самому не справиться. Я бы хотела, чтобы Джон обратился к первоклассному специалисту и согласился на лечение, а мы тем временем сохранили бы в его доме счастье и покой, чтобы, когда он вернется, все мы снова жили так же счастливо, как прежде.
– И ты сможешь снова полюбить его, Беатрис? – В глазах Селии, устремленных на меня, горел вызов. – Я ведь знаю, что ваши нынешние отношения заставляют его невероятно страдать. Именно это для него хуже всего на свете.
Я улыбнулась, подумав о том, какой ежедневной пыткой является для Джона мое постоянное присутствие в его жизни, и сказала, постаравшись придать голосу как можно больше нежности:
– Да, смогу. И отныне постараюсь никогда больше не избегать его.
Селия вновь подошла ко мне и опустилась возле меня на колени, заглядывая мне в лицо своими честными глазами.
– Ты твердо обещаешь это, Беатрис?
Я спокойно выдержала ее взгляд; и лицо мое казалось столь же безмятежным, как и моя совесть.
– Клянусь честью, – торжественно пообещала я.
Селия, совершенно истерзанная тревогой и явно перевозбужденная, не сдержав рыданий, зарылась лицом в шелк моей юбки. Я с нежностью погладила ее по голове. Бедная Селия! Как же мало она понимает в жизни и как много пытается сделать!
Я снова погладила ее, волосы у нее были теплые, мягкие и гладкие, как шелк.
– Глупышка ты, Селия, – любовно упрекнула я. – Зачем ты вчера закатила мне настоящую сцену?
Она чуть приподняла голову и, улыбаясь, посмотрела на меня снизу вверх.
– Я просто не знаю, что на меня такое нашло, – призналась она. – Словно что-то сломалось у меня в голове – так я была сердита. Я просто себя не помнила. Но я действительно очень беспокоилась из-за того, что происходит с Джоном. У меня было такое ощущение, словно все вдруг перестали быть самими собой – и ты, и Гарри, и Джон. И всё вокруг стало чужим, не таким, как прежде, когда мы были так счастливы. Казалось, в нашем доме завелось нечто ужасное, постепенно отравляющее все и вся.
Я ободряюще улыбнулась ей, скрывая вызванное ее словами внезапное потрясение. Я уже слышала раньше нечто подобное. Собственно, Селия сейчас сказала почти то же самое, что когда-то говорила мне мама. Видимо, обе они чуяли существование неких извращенных отношений между мной и Гарри. Видимо, этот страшный грех все же испускал некое зловоние, которое кое-кто из близких мог уловить, не понимая, откуда исходит этот жуткий запах. Чувствуя, что меня охватывает легкий озноб, я наклонилась и зарылась лицом в душистые волосы Селии.
– Может быть, на сегодня хватит подобных разговоров? – устало вздохнула я. – Утром я покажу тебе одно письмо. Я получила от доктора Роуза из Бристоля. По-моему, это как раз тот самый врач, который нам нужен, чтобы вылечить Джона. Если ты согласишься, то за ним можно будет послать, он приедет и прямо здесь его осмотрит.
Селия покорно встала, собираясь идти к себе. Судя по ее виду, она испытывала огромное облегчение. Я сняла с нее бремя власти, всего лишь воспользовавшись собственным умом и смекалкой, а также – ее доверчивостью. И она снова чувствовала себя свободной, готовой быть любящей женой и любимицей всего дома. Она легким шагом направилась к двери, шепнув мне на прощанье: «Спокойной ночи, да благословит тебя Господь!», и ушла. Я улыбнулась, села у огня и поставила ноги на каминную решетку. Селия, правда, несколько встревожила меня своими речами, но теперь она снова была у меня в руках. Я позвонила своей горничной Люси и попросила: