Если бы в семьях наших соседей, живших неподалеку, было больше молодежи, мы бы, наверное, значительно меньше времени проводили вдвоем. И если бы Гарри больше знал о нашем поместье и лучше разбирался в хозяйстве, он не нуждался бы в моем ежедневном сопровождении. Скорее всего, если бы мы не были вынуждены соблюдать траур, Гарри всю зиму провел бы в Лондоне, а возможно, и меня на несколько дней вывезли бы в Чичестер или даже в столицу. Но все сложилось так, что мы по большей части были вынуждены общаться только друг с другом. Настроение мое быстро поднималось, я вновь чувствовала себя здоровой и бодрой, вновь была исполнена той буйной энергии, которую мама вечно пыталась сдержать, усаживая меня за вышивание в своей бледной гостиной. И отец теперь уже не мог с грохотом ворваться туда прямо из конюшни и вызволить меня из плена, избавить от пут приличного поведения; впрочем, теперь я почти всегда могла в этом отношении положиться на Гарри, которому постоянно требовались мои советы по хозяйству.
Даже наша земля тосковала без своего прежнего хозяина, моего отца. Гарри, наш «молодой сквайр», был слишком неопытен и слишком медленно всему учился; он совершенно не способен был держать в узде арендаторов, и те беззастенчиво занимались браконьерством и воровством. Гарри не мог даже крестьян толком заставить прополоть наши поля или убрать урожай. Зато на фоне неумения и хозяйственного невежества весьма возрос мой статус «маленькой хозяйки», и это было очень приятно – я могла отдать любой приказ, не требуя подтверждения со стороны Гарри. И постоянно думала о том, как было бы хорошо иметь всю эту землю в своем распоряжении. Но то были лишь мимолетные мечты. Я с удовольствием разъезжала с Гарри по полям, вместе с ним любовалась вечерним небом и не раз замечала, какими глазами он с улыбкой на меня смотрит.
Он больше уже не был школьником, до срока оставившим школу. Теперь это был молодой мужчина, который еще только начинает входить в полную силу и во всю ширину разворачивать могучие плечи. Да и я все хорошела; с каждым новым днем кожа моя под солнцем становилась все более золотистой, зеленовато-ореховые глаза горели все ярче, а в чуть выгоревших волосах все чаще мелькала рыжина. С каждым днем все больше расцветая, остро ощущая вокруг тепло этой особенной весны, я понимала: мне необходим любовник. Мне приходилось до боли закусывать губы, когда я вспоминала страстные, почти грубые поцелуи Ральфа и его бесстыдные ласки, и от тела моего под черным шелком траурного платья исходил жар, а по спине бежали мурашки. Меня часто посещали эти эротические сны наяву, и Гарри однажды поймал выражение моих глаз, когда я думала отнюдь не о счетах, которыми мы с ним занимались, сидя вечером в библиотеке у ярко горящего камина. И я, заметив его взгляд, покраснела до корней волос.
Удивительно, но Гарри не сказал ни слова и тоже покраснел, но при этом посмотрел на меня так, словно и ему мои блудливые мысли были тоже приятны.
Мы с ним были такими восхитительно чужими, незнакомыми друг для друга. То наслаждение, которое я получала во время свиданий с Ральфом, отчасти было связано с тем, что как бы подтверждало: да, я такая, какая есть, и все эти вещи для меня очень важны. С Ральфом мне почти не нужно было ни о чем говорить. Мы оба и так знали, будет ли день ясным или же пойдет дождь. Мы оба и так знали, что деревенские будут сегодня сеять на нижних полях, а значит, нам придется прятаться в лесу. Мы оба и так знали, что любовь и земля – это самое важное в жизни, что все остальное вторично и преходяще.
А Гарри ничего этого не знал, и я, не без легкого презрения относясь к подобному невежеству, все же испытывала огромное любопытство по поводу того, что было интересно ему, что ему нравилось. Гарри был для меня огромной интригующей загадкой, и когда теплые весенние деньки сменились уверенной летней жарой, а пшеничные поля стали серебристо-зелеными, я обнаружила, что мой интерес к нему постоянно растет. Единственным отвлекающим моментом в моей все возрастающей интимной привязанности к брату была мама; она непрерывно настаивала на том, что я должна вести себя как нормальная молодая леди, а не какой-то управляющий поместьем, но при этом даже ей трудно было отрицать постоянную потребность Гарри в моих советах. Так, однажды она настояла, чтобы я осталась дома и вместе с ней принимала гостей – дам из Хейверинг-холла; а чуть позже выяснилось, что в тот день мы потеряли не менее пятидесяти фунтов – а все из-за того, что Гарри не сумел справиться с недобросовестными жнецами. Те нарочно оставляли на поле несжатые колосья, и члены их семей, которые, согласно традиции, шли следом, в итоге унесли домой по одному из каждых трех снопов нашей пшеницы.
Леди Хейверинг и ее дочь, маленькая, похожая на мышку, Селия вежливо болтали с мамой, а я смотрела на бьющие в окно яркие солнечные лучи, бесясь от бессильной ярости и прекрасно понимая, что Гарри, разумеется, не станет следить за жнецами так, как это полагается. Когда же он заехал домой, чтобы выпить с нами чаю, мои опасения подтвердились, ибо он с большой гордостью доложил, что на наших полях с уборкой покончено. На самом деле, если бы жнецы работали как следует, работы на этих полях хватило бы и на весь следующий день. Но Гарри это совершенно не заботило. Усевшись рядом с Селией Хейверинг, он с огромным удовольствием поглощал булочки с тмином и выглядел при этом, точно купидон, поцелованный солнцем и не знающий ни тревог, ни волнений, тогда как я едва смогла усидеть на месте от беспокойства.
Но Гарри все продолжал болтать с Селией, заливаясь, как певчая птичка в клетке, и Селия даже что-то ему отвечала, причем чуть громче своего обычного, словно испуганного, шепота. По меньшей мере полчаса Гарри потратил на разговоры о чудесной погоде и о только что вышедшем новом романе, пока не наткнулся на мой упорный и жесткий взгляд, напомнивший ему, что он оставил в поле жнецов, которые, не сомневаюсь, с выгодой для себя воспользовались столь продолжительным отсутствием хозяина. Наконец, Гарри все же поднялся и ушел – но лишь после бесконечных поклонов, целования рук и прочих проволочек. Было очевидно, что ему жаль покидать мамину гостиную. Впрочем, для меня некоторые загадочные пристрастия этого юного красавца, моего брата, так и остались загадкой, ибо сама я их ничуть не разделяла.
– Вы, похоже, очень беспокоитесь насчет урожая, мисс Лейси, – тихо сказала Селия. Я остро на нее глянула, пытаясь понять, не издевается ли она надо мной, но в ее мягких карих глазах не было ни капли желчи, а в выражении бледного лица не просматривалось даже намека на злоязычие.
– Очень! – вдруг призналась я. – Ведь Гарри впервые самому приходится следить за уборкой урожая. А он долгое время находился вдали от дома и совершенно не знает здешних привычек. Боюсь, я куда больше нужна сейчас там, в полях, рядом с ним.
– Но если бы вы согласились… – Она деликатно помолчала и вопросительно глянула на меня. – Если вам было бы приятно немного прокатиться… – Она снова умолкла. – Видите ли, мы приехали в маминой карете, и сейчас мы с вами могли бы… нет, я уверена… – Она совсем смутилась и затихла, но я успела уловить смысл ее слов. Я как раз с тревогой следила за дождевыми облаками, собиравшимися на горизонте, которые вполне способны были бы погубить весь урожай, если бы разразились ливнем. К счастью, облака понемногу начинали рассеиваться.