– И что же нам делать? – спросила я.
– Ты уже что-то сделала, – задумчиво отозвался Гулл. – Здесь никогда прежде не было так тепло. Но мне кажется, этого недостаточно. Думаю, нам нужно придумать еще что-то – только я пока не понимаю, что именно.
Мы еще постояли, но опять ничего не произошло. В конце концов я, не выдержав, крикнула:
– Дедушка! Дедушка, подскажи мне, что нужно сделать!
Что-то мелькнуло, и в пещере позеленело.
Я не видела больше ни скал, ни Единого в моей накидке – только лишь Гулла. Он наклонился и сделался бледным и каким-то размытым, как человек, который плывет под водой, а потом и вовсе исчез. Я стояла в странном месте, а где-то рядом ревела несущаяся вода. Снова что-то мелькнуло. На этот раз по пещере словно пронесся холодный ветер. Я задрожала, но после жары, воцарившейся в пещере, этот ветер меня даже обрадовал. А потом я вдруг очутилась на открытом склоне холма, и с небес лился золотистый закатный свет. Первое, что я увидела, – это тяжелые дождевые тучи. Они плыли по зеленому небу прочь, на запад, и на них играли золотые отблески. Зеленый склон у меня под ногами резко уходил вниз. Откуда-то справа доносился шум воды, падающей с высоты, и эхо звенело, будто колокол. А рядом со мной вода текла с крутой скалы и разливалась по земле, и над ней поднимались струйки пара, словно дымок над костром.
На глаза навернулись слезы, но я удержалась и не стала плакать.
– Дедушка выгнал меня, – прошептала я себе. – Это самая настоящая неблагодарность.
Потом глянула на то, что держала в руках. Думала, это ко мне накидка вернулась. Но нет. Я сжимала бобину с темной, слегка поблескивающей шерстяной пряжей. А еще не ощущала больше за пазухой привычной тяжести Единого.
Я почувствовала себя брошенной. И поняла теперь чувства Робин тем утром, когда мы проснулись и обнаружили, что Танамил нас покинул. И каково пришлось Хэрну, когда он понял, что потерпел поражение. Но никому из них не довелось потерять Гулла во второй раз. Я брела вместе со своей странной бобиной по влажной траве. И то ли не обратила внимания на то, что одежда у меня сухая, хотя ей бы полагалось быть мокрой, то ли это казалось неважным. Просто шла и тихо радовалась холодному ветру. Я хотела посмотреть на эту грохочущую воду, которую слышно так далеко.
Наверное, я могла бы в нее броситься, но пришлось остановиться прежде, чем я добралась до края обрыва. Слишком уж высоким и крутым оказался этот склон. Вокруг раскинулся зеленый край с фиолетовыми холмами; казалось, будто весь мир лежит у меня под ногами. Здесь брала начало Река. Она падала белым водопадом с дернистого выступа и устремлялась куда-то вниз. Водопад ревел, и все терялось в пелене мельчайших водяных брызг – они висели в воздухе, словно дым, – и маленьких радуг. А за этой пеленой – тоже далеко внизу – я вроде бы разглядела то самое озеро, на котором нас застал ливень. Отсюда оно казалось ярким ромбом. От взгляда с такой высоты у меня закружилась голова. Пришлось отвернуться.
– Что же я сделала не так?
С тех самых пор, как там, на старой мельнице на меня снизошло понимание, я была преисполнена гордости и уверенности в себе. И вот мне стало ясно, что я сама себе помешала понять все правильно: уж слишком возгордилась своей сообразительностью.
– Но как же быть с Канкредином?
Я попыталась еще раз взглянуть на раскинувшуюся внизу землю – проверить, не видно ли колдуна, – но так и не смогла ничего толком рассмотреть. Одна лишь сплошная зелень и синева, и такая высота, что голова кругом идет.
Я вновь отвернулась и глянула на свою тень на земле. Рядом с ней лежала другая, повыше, с длинным носом. Я застыла как вкопанная.
– Дедушка, это ты? – спросила я.
Его голос напоминал шум водопада.
– Спасибо тебе, внучка, ты очень помогла мне. Ты убрала руки Канкредина с моего горла.
– Но чего же я не сделала?
Он ответил не сразу, а когда все-таки ответил, голос его был печален.
– Никто не просил тебя, чтобы ты что-либо делала – сверх того, что уже сделала твоя семья. В конце концов, я не слишком-то по-доброму обошелся с твоей матерью.
– Знаю, – отозвалась я. – Но Клости, мой папа, он ничуточки не похож на Кенблит. Может, вы бы нас простили?
Он снова помолчал, прежде чем ответить, печально и нерешительно:
– Я очень хитер, внучка. Будь моя воля, ты бы… тебя бы здесь сейчас не было.
И тут до меня дошло, что дедушка не просто связан, опечален и придавлен стыдом и одиночеством. Он толком не знает, как разговаривать с обычным человеком вроде меня. До этого мгновения мне и в голову не приходило, что его можно любить. Захотелось повернуться и посмотреть на него, но я не осмелилась. Глянула вниз, на его тень, и спросила:
– Дедушка, скажи, что нужно сделать, чтобы освободить тебя? Я хочу тебя освободить. Это не из-за Канкредина, и не из-за матери, и даже не из-за Гулла. Это просто ради тебя самого.
И снова последовала пауза.
– Я… я признателен тебе, – произнес он, – если ты говоришь искренне, Танакви. Подумай про окончание твоей первой накидки – про то место, где ты повествуешь о Канкредине. Как ты его выткала?
– Выпуклым узором, как мне показал Танамил.
– Тогда вспомни вторую накидку, которая сейчас натянута на твоем ткацком станке. Ты запечатлела там, как вы встретились с королем и что он сказал вам про меня. Ты использовала там тот же самый узор?
– Да.
Тогда король внушал благоговейный трепет… И тут мне отчетливо, словно наяву, представилась накидка и протянувшаяся от кромки до кромки выпуклая лента с историей про короля.
– Ну конечно же! Ты был связан дважды! Канкредином и Кенблит!
И я снова чуть не обернулась, чтобы посмотреть на него, но опять не посмела.
– Я сам в этом виноват. – Дедушка произнес это задумчиво, как будто говорил сам с собою. Наверное, так он делал на протяжении многих веков в одиночестве. – Я не могу никого просить о том, чтобы нас освободили, поскольку сам во всем виноват. В первый раз я свалял дурака. Во второй раз я свалял еще большего дурака – решил, что смогу избавиться от первых уз как раз своевременно, чтобы встретить свой народ. Я допустил, чтобы Канкредин захватил меня врасплох. А я ведь знал колдуна! Он унаследовал мои способности, но когда я понял, что он использует их наихудшим из возможных способов, было уже поздно.
– Канкредин? Канкредин – один из Бессмертных? – не удержавшись, выпалила я.
– Он – мой потомок, – признался дедушка. – Весь народ, который вы именуете варварами, происходит от меня. Они покинули эти земли, а сейчас вернулись обратно. Канкредин подобен тебе – в нем тоже сошлись две линии, – но он злоупотребил своим наследием. А теперь желает занять мое место.
– И ты не можешь его остановить?
Меня уже прямо-таки трясло – так мне хотелось оглянуться и посмотреть на дедушку, но я не смела.