В этом Жанна не сомневалась ни на секунду.
— Сватаете?
— Почему нет? — Кажется, Алиция Виссарионовна в сватовстве не усматривала дурного. — Или ты, как и твоя матушка, готова жизнь угробить за-ради великой любви? Жанна, не будь дурой. Любовь пройдет, останется привычка и человек, с которым как-то нужно будет уживаться. С Кириллом ужиться легко. Вы всегда сумеете найти компромисс…
— Что вам от меня надо? Скажите прямо.
— Прямо? — Алиция Виссарионовна оперлась на трость. — Хорошо. Кирилл — славный мальчик, но не из нашей семьи. Он не может быть наследником. Но иных наследников, кроме него, я не вижу.
— И вы тоже хотите, чтобы я вышла за него замуж?
— Тоже?
— Кирилл предложил.
— Я же говорю, славный мальчик. Сообразительный. — Алиция Виссарионовна улыбнулась, и от улыбки ее Жанне сделалось не по себе. — Но ты отказала?
— Я сказала, что подумаю.
— Значит, не настолько глупа, как мне показалось вначале.
Очаровательный комплимент.
— Деточка, — Алиция Виссарионовна откинулась на спинку стула и поморщилась, — уж прости, но времени у меня осталось не так много, чтобы тратить его на всякие глупости, вроде вежливой лжи. Ты и вправду сперва показалась мне недалекой девицей того самого курячьего склада, который я терпеть не могу.
— Какого, простите, склада?
— Курячьего, — любезно повторила Алиция Виссарионовна. — Есть такие… особи, которые к виду человеческому относятся исключительно формально. А на самом деле по состоянию души являются обыкновенными курами, у которых все мечтания сводятся к тому, чтобы найти петуха поярче и курятник потеплей. Ольга такая…
— Послушайте! — Жанна поднялась, не зная, чего больше хочет, выставить назойливую старуху вон, что вряд ли получится, или самой сбежать. — Как вы… Почему вы такая?
— Какая? — Алиция Виссарионовна приподняла бровь.
— Вы и в самом деле не понимаете?
— Расскажи.
— Вы… вы же их сломали! Всех сломали! Изуродовали… мама моя ушла… Да, вы можете говорить, что папу она не любила или что любовь эта была неправильная, но они были счастливы! И не надо утверждать, что я не понимаю… не знаю… Знаю! Я видела! Дома всегда было светло! И тепло… Курятник? Может, и курятник… Нашей квартире до вашего особняка далеко, только вот здесь люди не живут, а выживают! А дома… Я всегда возвращалась, зная, что там меня ждут. И любят. И… и мама улыбнется, а отец спросит о том, как у меня дела… и рассказать ему можно обо всем, он не станет смеяться, не станет говорить, что я глупая или неуклюжая… он поддержит…
— Вытрет сопли и напоет про то, что ты замечательная. А если что-то в жизни у тебя не ладится, то виновата не ты, а враги и злопыхатели.
— Вы и сейчас все пытаетесь извратить. — Жанна вздохнула, разом растеряв злость. — Вы не понимаете и не хотите понять… они ведь все несчастны. И Алла… и Ольга… и Кирилл тоже… Вы заставили их жить по своим правилам…
— Заставила, — согласилась Алиция Виссарионовна. — И по-моему, это справедливо. Они живут в моем доме, и странно было бы, если бы правила устанавливала не я. Но, деточка моя, если ты заметила, то я силой никого не держу. Они все вольны уехать. И если Кирилл и вправду с тобой разговаривал, то должен был поведать и о побеге Ольги… и о прочих… интересных моментах нашей семейной истории. Видишь ли, милая, как бы они ни кричали о том, что им здесь плохо, но правда в том, что там, на воле, им еще хуже. Идем!
— Куда?
— Покажу тебе пояс… Ты же хотела?
Хотела.
Но показать его обещал Кирилл… и какая разница? Жанна все равно ведь уедет.
— Кстати, мальчик не поделился с тобой размышлениями о…
— Убийце?
— Да. Он не отступил, верно? Вот за это он мне и симпатичен. Упрямый, что осел. Я потребовала бросить это его нелепое расследование…
— Меня пытались утопить.
— В пруду? Знаю. Рассказывал… Несчастный случай.
Она отмахнулась от Жанны и ее возмущения, которое от этого легкого взмаха рукой растаяло. И вправду, чего Жанна хочет?
Полиции?
Расследования?
Очевидно же, что Алиция Виссарионовна на него не согласится.
Она шла медленно, то и дело останавливалась, чтобы перевести дух. И на трость опиралась так, что в какой-то момент Жанна испугалась, вдруг да трость эта не выдержит веса Алиции Виссарионовны. Или она сама потеряет сознание.
— Будет лучше, если вы приляжете, — сказала Жанна.
— Кому лучше?
Вот упрямая женщина!
— Вам…
— Нет. — Алиция Виссарионовна посмотрела в глаза, и в собственных ее, темно-серых, Жанна увидела боль. — Я не могу сдаться… не сейчас…
— Вы привыкли воевать?
— Подожди. — Старуха вдруг превратилась именно в старуху, морщинистую и слабую, готовую рассыпаться от малейшего неловкого движения.
Она и вправду больна.
Она скоро умрет.
Уже умерла бы, если бы не исключительная сила воли.
— Скоро… все расскажу, если захочешь слушать… парадоксальное явление, моя дорогая… меня здесь слушаются, но не слушают… печально…
Она дышала мелко и часто, прижав руку к груди. И Жанна почти уже решилась позвать на помощь, но была остановлена повелительным жестом:
— Не паникуй. Я еще не умираю… умираю то есть, но не здесь. Не сейчас. Мы пришли. Открой дверь, — Алиция Виссарионовна протянула ключ. — Комната сделана по специальному проекту. Тут поддерживается особый микроклимат. Низкая температура. Постоянная влажность.
В комнате неуловимо пахло музеем.
Да и сама она… Жанна бывала в музеях с отцом и с мамой, во всяких: и в огромных петербургских, которые очаровывали роскошью, волшебством своим, и в маленьких, краевых, казавшихся скудными, но…
Запах во всех был один.
Пыли?
Нет. Времени? Пожалуй. Ушедшего, утраченного, оставшегося не памятью, но горсткой вещей, которые как-то рисовали картину прошлого…
В этой комнате висели портреты.
Сухой мужчина в военной форме держит под руку тонкую, полупрозрачную почти девушку. Она обманчиво хрупка и похожа на фею… если не смотреть на лицо. Лицо жесткое. Поджатые губы. Рубленый подбородок. И взгляд… точь-в-точь, как у Алиции Виссарионовны.
— Матушка моя, — сказала старуха, приветствуя девушку на снимке кивком. — Редкой душевной силы женщина. Пережила и блокаду, и послевоенные годы… И отец… сильный мужчина был. Многого добился.
Это вновь прозвучало упреком.
Могла ли Жанна назвать отца сильным?