— Жанна, глянь, что там…
Квартира.
Две комнаты. И Жанна, оказавшись в коридоре, переводит дух. Ей нужно несколько секунд, чтобы успокоиться. Переводит дыхание. Пытается уговорить себя с места сойти, Людочке ведь помощь нужна… и Жанна должна…
Прихожая.
И две двери. Одна ведет на кухню, и там свет горит, но никого нет. Стол накрыт на двоих, и чай остывший в чашках. Желтая, глиняная с ромашками и божьими коровками, почти пуста. А вот темная полна. И выходит, что прав был Кирилл в своих теориях.
В гостиную Жанна не заглядывает, из-за двери слышны голоса, к которым она приказывает себе не прислушиваться.
В спальне тоже пусто…
А в ванной течет вода. Вода подобралась к самому краю и вот-вот польется на темно-красную плитку. Здесь красного много. Потолок. И плитка. И даже сама ванна полна розового. Жанна не сразу понимает, что не в отражении потолка дело, а в крови.
— «Скорую»! — она закричала, не зная, что делать.
И потянулась к сливному отверстию, а потом сообразила воду закрыть. И женщину, которая безвольно лежала, бледная и неподвижная, Жанна вытаскивала, боясь уронить.
Вода была обжигающей.
А на запястьях женщины виднелись темные полосы разрезов.
И Жанне удалось вытащить тело из ванны, но не удержать, оно, слишком тяжелое, осело на пол. А Жанна села рядом. Она обматывала запястья полотенцами и уговаривала Людочку не умирать. А та, наверное, слушала…
И кажется, появился Леха.
Кирилл.
Врачи.
Сразу трое, и оттеснили Жанну. Она хотела отправиться с Людочкой, но ей не позволили. Почему? Ах да, только для родственников… Жанна не родственница… Но Людочка себя не убивала. Ей важно было сказать это. Она говорила вновь и вновь…
— Выпей! — Кто-то сунул в руки стакан. Жанна выпила и закашлялась.
— Вот так… — стакан забрали. — Водочка — она лучшее успокоительное, поверь моему опыту.
Леха.
Точно, Леха, который старый знакомый Кирилла. Знакомый, но не друг, потому что Кирилл слишком гордый, чтобы заводить себе друзей. Но Леха хороший.
И Кирилл хороший.
Просто самоуверенный. И из-за его самоуверенности Людочка едва не погибла.
— Будет жить. — Кирилл был тут же. Он накинул на плечи Жанны чужой халат, и тогда она поняла, что совершенно промокла и, кажется, вымазалась.
В крови.
И еще, кажется, Жанна пьяна. Она никогда прежде не была столь пьяна, разве что после похорон… Ей бы домой, отоспаться немного. Пьяным отсыпаться надо. А еще когда стресс… Людочка ведь не умрет?
— Не умрет, — поспешил заверить Кирилл. — Мы успели вовремя. Полежит недельку-другую в больничке, подумает над своим поведением.
— Тебе смешно?
— Мне? Нет, дорогая, мне грустно. Знаешь, я бы мог пожалеть ее, но она получила то, чего добивалась. Игорь был ее пациентом. Ей доверял. А она помогла от него избавиться. Еще немного, и он был бы мертв. Людочка не могла этого не знать.
Наверное.
Но… это страшно, когда человек умирает.
Жанна обняла себя. Она сидела, смотрела на каких-то людей, которые бродили по квартире, на Николая, странно спокойного, умиротворенного даже. Он что-то говорил, Леха записывал, старательно так, от избытка старательности он и язык высунул.
— Мы с ним дрались когда-то… не по-детски, а так, чтобы до крови… он пытался доказать, что главней, я власть не признавал. Вот и выходило. — Кирилл сел рядом.
Он тоже был мокрым. И, значит, помогал там, в ванной? Почему Жанна не помнит? Или это последствия стресса? Она не знает и, кажется, не желает знать.
— А потом он в полицию пошел… сначала в армию, после армии — в участковые… и учился заочно. Теперь вот следователь. Тоже карьера… Я, когда в этом деле завязался, на него вышел.
— И что теперь будет?
Кирилл пожал плечами:
— Ничего. Или что-нибудь. Не знаю.
Николай, точно почувствовав, что говорят о нем, обернулся и одарил Жанну улыбкой такой дружелюбной, радостной, не оставляющей сомнений в том, что он безумен.
— Почему он убивал? — Жанна поняла, что дрожит, не то от холода, не то от нервов. — Из-за денег?
— Полагаю, из-за денег тоже… но подожди, не сегодня, так завтра, но Леха все расскажет… Леха у нас рассказывать любит.
Он вновь вошел в зал суда.
И преклонил колени перед судьями. Гнева не осталось. Ничего не осталось, кроме рабской этой покорности, что вызывала усмешку у епископа… он всегда ненавидел Жиля… За что?
Не понять.
А инквизитор — фанатик. Он искренне верит, будто творит добро…
Герцог устал. Он немолод, и ему хочется, чтобы это неприятное дело поскорей уже закончилось. Герцогу даже жаль неосторожного вассала, но жалости этой недостаточно, чтобы помочь.
Жиль не смотрел на судей.
Он говорил то, что ему велено было сказать.
Признавался.
Дети? Да, похищал… и вступал в противоестественную связь… и убивал…
Алхимия?
Занимался. И в том раскаивается перед судом и Богом, умоляя о прощении…
Колдовство?
Жиль сбился с речи.
Признаться? Нет. Тогда ему прямой путь на костер… а так есть шанс, крохотный, но все же… инквизитор фанатик и, если убедить его в своей невиновности… убийство — не для суда церковного… передадут королю, а тот хоть и не благоволит более к Жилю, но не позволит казнить героя…
— Я не занимался колдовством, — медленно произнес Жиль. — И не продавал свою душу.
Он обвел судей мутным взглядом.
— Пусть меня сожгут живым, если кто-то докажет, что я призывал дьявола, или заключал с ним договор, или приносил ему жертвы!
На его слова толпа отозвалась воем.
Им хотелось крови.
— Вы упорствуете, — произнес епископ сквозь стиснутые зубы.
— Да, — Жиль сумел заглянуть ему в глаза.
Что он ожидал увидеть?
Не пустоту… не эту бессмысленную пустоту лени. Ему ведь скучно… ненависть была бы честней… а ему просто скучно.
— Обвиняемый упорствует, — медленно повторил епископ. — Вызывайте свидетеля…
Кто еще?
Они допросили всех… и подкупили ту женщину, которую Жиль впервые увидел в зале суда, а женщина эта клялась на Библии, будто поставляла ему детей… и так подробно рассказывала о каждом, так громко каялась в грехах…