— Алла стремилась доказать, что она лучше других, что достойна богатства, и… и где она? А Валечка? Или Игорь… Николай… я сама… я ведь пыталась уйти, но оказалась слаба. Я и теперь не могу… Мы обречены быть друг с другом до конца.
Ольга кривовато усмехнулась, и эта болезненная усмешка добавила морщин ее лицу.
— Есть еще Кирилл, конечно. Старуха так долго держала его при себе, что теперь растерялась. Ей все кажется, что он позвонит, попросит прощения… Он ее по-своему любит, пожалуй, только не признается. В этом они похожи. Слишком гордые… говорит, что не родной. А по мне — роднее всех нас, вместе взятых… Поговори с ней.
— О чем?
— О том, что дальше так продолжаться не может. Я… я не хочу, чтобы моей внучке жизнь сломали. Странно, да? У меня есть внучка. Ей два года, а я знать не знала о ее существовании. Она — удивительный ребенок.
И эта улыбка, озарившая Ольгино лицо, была искренней.
— Такой солнечный и яркий… ее мать в больнице… она мне не особо нравится, но… я оплачу адвокатов. Старуха хочет предложить ей сделку… выкупить, но чтобы Людмила убралась, когда все закончится. Она снова думает, что деньги все решат… и раньше я бы сказала, что пускай… это ведь хороший вариант… нам ребенок, а Людмиле — деньги.
— Раньше?
— Раньше, — подтвердила Ольга. — Ты знаешь, что Николай меня ненавидит?
— Нет.
— Я добилась свидания… Я, конечно, не особо умна. И матерью хорошей никогда не была… но ты не представляешь, каково это услышать от своего ребенка, что он тебя ненавидит. Впрочем, для разнообразия, не только меня… старуху вот… и Аллу ненавидел… и Валентину тоже. Тебя.
— Меня?
— Женщин. Думаю, в этом дело. Он и Людмилу тоже… и дочь свою… Нет, он не говорил про Еву, но я видела. Она нужна была ему, чтобы получить наследство. Опекуном бы стал Николай, а потом… не все дети доживают до восемнадцати лет… это он мне так сказал.
Ольга выронила окурок и лицо закрыла руками.
— Поговори с ней, пожалуйста. Пусть оставит Людмилу в покое… Адвокат сказал, что она сама не убивала… соучастие… и если пойдет на сделку, даст показания, то и вовсе испугом отделается… нельзя лишать ребенка матери.
Ольга поднялась:
— Поговоришь?
Жанна кивнула.
Предложение наведаться к старухе в гости Кирилл воспринял без особого восторга.
— Я тебя отвезу, — сказал он после минутного раздумья.
— А сам?
— Мне нечего там делать.
— Обижаешься.
— Я?
— Ты. Как ребенок. Повздорили и теперь оба делаете вид, что не нужны друг другу…
— А ты думаешь, что все кому-то да нужны? — хмыкнул Кирилл.
Но поехал. И в дом вошел. И даже поздоровался с Алицией Виссарионовной, которая за прошедшие несколько дней сильно сдала. Она и вправду умирает, только и сейчас способна на многое.
— Садитесь, — велела она, указав на два кресла. — Рада, Кирилл, что ты… приехал.
— И я рад. Вам плохо?
— Мне теперь всегда плохо. — Она пожевала губу. — Недели две. Так говорят…
— Они так говорят последние полгода. Вы продержитесь и дольше.
— Тебя это огорчает?
Кирилл выдержал взгляд. И усмехнулся:
— Скорее, меня это радует. Я… не желаю вам смерти.
Алиция Виссарионовна величественно кивнула и, повернувшись к Жанне, велела:
— Иди… прогуляйся.
Жанна вышла.
Она осторожно прикрыла дверь и постояла в коридоре, раздумывая, куда бы направиться… В свою бывшую комнату? В сад?
Или просто в холл?
Мелькнула трусливая мысль, что неплохо бы узнать, о чем пойдет речь там, за запертыми дверями, но Жанна от нее отмахнулась. Не ее дело.
Этим двоим многое нужно обсудить. И даст бог, разговор обоим пойдет на пользу.
Она спустилась и вышла в сад.
— Воздух хороший, — раздался сзади голос. — Здесь удивительно свежий воздух…
Эту женщину Жанна в первый миг не узнала, до того она переменилась. Там, в ванной, Людочка была… некрасива.
А сейчас — почти очаровательна. Ей к лицу темное платье с длинными рукавами и закрытым воротом. Волосы гладко зачесаны.
— Насколько знаю, благодарить за свое спасение следует вас. — Людмила произнесла это светским тоном, и Жанна вдруг поняла, что благодарности она не испытывает.
— Вы его любили.
— Почему любила? Я и сейчас люблю.
— Он собирался вас убить.
Женщина печально улыбнулась:
— Это была ошибка. Он просто не сумел мне поверить. — Людмила указала на аллею: — Пройдемся? Если, конечно, вы снизойдете до прогулки со мной. Знаете, только оказавшись здесь, я окончательно поняла, что пришлось пройти Николаю… И полюбила его еще сильней. Если это возможно.
Безумна? Нет, женщина казалась нормальной.
— Решайтесь. — Людмила ждала. — Вам ведь интересно узнать, как все… получилось. Вам, не сомневаюсь, расскажут что-то, но будет ли это правдой?
И Жанна решилась. В конце концов, прогулка — это лишь прогулка, да и сейчас убийство Жанны потеряло всякий смысл.
— Почему…
— Откровенность? — Людочка робко улыбнулась. — Наверное, потому, что я устала от молчания. В этом доме сложно… никто не желает тебя слышать. Даже если кричать во весь голос, то все равно… Раньше мне казалось, что деньги избавляют от проблем. Что, если бы я была богата, то…
…О богатстве Людочка мечтала с тех самых пор, как осознала, что она бедна. И не только она, но вся ее семья. Отец, который только и твердил что о Боге и смирении, в этом смирении отдавая две трети зарплаты на нужды церкви Возрождения Слова Божия.
Мать, не работавшая, но постоянно рожающая, потому как Господь велел женщине…
Сестры и братья по вере.
Но не другие люди.
Быть может, вырасти Людочка в общине, которую мечтали основать последователи отца Епифания, она иначе воспринимала бы и веру, и собственных родителей. Но, на ее счастье или же несчастье, она росла в миру. И ходила в школу.
Одноклассницы над Людочкой смеялись. Одноклассники брезговали. И те и другие вели какую-то свою, особенную жизнь, в которой было место дорогим вещам, нормальной еде, не говоря уже о развлечениях.
Однажды, не иначе как чудом, попав в гости к Мариночке, Людочка онемела от восторга: у родителей Марины был собственный дом, обставленный, как показалось Людочке, с невиданной роскошью.
Тогда-то она и придумала, что однажды станет богатой. Конечно, поначалу Людочка не знала о том, как именно получит деньги.