— Я был один.

— Жаль.

— Вы меня подозреваете? — возмутился доктор. — Абсурд! Зачем мне убивать Тамару? Нам было комфортно друг с другом, я по-своему любил ее, а она — меня. Нас все устраивало.

— Редкий брак обходится без конфликтов.

— Разумеется, порой у нас возникали разногласия. Но мы, как интеллигентные люди, умели находить компромисс. У вас есть жена?

Следователь вспомнил свою расплывшуюся сварливую супругу и невольно поморщился. Они ругались почти ежедневно: из-за нехватки денег или из-за детей, которые росли ленивыми и дерзкими.

— Вот видите! — заметил его гримасу доктор. — Семейная ссора — не повод для убийства.

— После смерти вашей жены осталось какое-то имущество?

— Только личные вещи. Деньги Тамара тратила, а недвижимости у нее не было. Даже квартира, в которой мы живем… жили… принадлежит мне.

— Значит, вы ничего не унаследуете?

— Кроме вороха ее одежды, украшений и косметики — ничего.

Следователь тоскливо взглянул в окно, выходящее на задний двор. Стекла давно пора мыть. Жалюзи не мешало бы поменять на новые.

— Вы так и не ответили… насчет измены, — обронил он. — У вашей жены был любовник?

— Я не лез ей в душу.

— Хм!

— Она, в свою очередь, не устраивала допросов мне.

— Вы изменяли ей с одной и той же женщиной или с разными?

— Это не относится к делу.

— Все же мне придется побеседовать с ними.

— С кем? С моими случайными партнершами? Я не помню их имен.

— Но кого-то вы помните?

— Компрометировать женщину, которая доставила мне удовольствие, — это подлость.

— Вы отказываетесь помогать следствию?

— Я отказываюсь подставлять невиновных. Я был женат, всегда прямо говорил об этом. Я не собирался разводиться с Тамарой, и все это знали.

— Кто — все?

— Пациентки, которые испытывали ко мне симпатию…

— Пациентки! — выразительно повторил следователь. — Врачебный кодекс допускает интимные связи с больными?

— А уголовный?

— Это не преступление. Скорее, аморальный поступок.

— Скажите еще, нарушение библейских заповедей! — фыркнул Шестаков.

Следователь был не в духе. У него болела поясница, а съеденная за обедом пища камнем лежала в желудке. Он мечтал быстрее освободиться, покончить с писаниной и этим бесполезным разговором. Доктор ни в чем не признается, а доказательств его вины нет, как и мотива. Тамару Шестакову, которая решила сократить путь из супермаркета домой по темному безлюдному скверу, мог убить кто угодно — пьяный хулиган, наркоман, обозленный вор. А не ограбили ее, потому что преступнику не пофартило.

— Ваша жена часто покупала продукты в том магазине, возле которого ее убили?

— Довольно часто. Возвращаясь с работы, она заходила туда за фруктами или йогуртом.

— А потом шла по тропинке через сквер?

— Я тоже хожу тем путем, как и многие жители нашего двора. Не понимаю, почему нельзя проложить дорожку и поставить фонари там, где удобно людям? Честно говоря, в последнее время в сквере небезопасно. Шатаются разные типы, курят, устраивают тусовки: панки, рокеры, спортивные молодчики и их развязные подружки. Тамара могла сделать им замечание в резком тоне. Она любила наезжать. Н-да…

— Вы исключаете убийство из ревности?

— Совершенно! Абсолютно исключаю!

— Я бы не был так категоричен…

— Вы правы, — согласился Шестаков. — В жизни чего не бывает! Но маловероятно, что Тамара погибла от руки кого-то из моих пациенток. Это все обеспеченные, приличные дамы…

— Вы думаете, убивают только неимущие?

Доктор думал, что этот следователь, его кабинет, это немытое окно, скользкие вопросы и ответы, равно как и смерть Тамары — составляющие какого-то иного измерения, иного мира, где нет места божественному великолепию Шивы и всех тех чудес, которые сопровождают бытие и промысел Бога. Какая бездна лежит между вселенной людей и Богов!.. И как ему хочется преодолеть эту страшную манящую бездну…

Глава 20

Антон хлопнул дверью студии и стремительно зашагал прочь. Внутри у него бурлило, кипело негодование. Перекошенное от ужаса лицо Маши запечатлелось в его сознании. Он не мог отделаться от ее образа.

— Теперь Эрна… — бормотал он. — Теперь я должен пойти к ней…

У входа в метро Антон сообразил, что все еще держит под мышкой железную ножку от штатива. Он поколебался и сунул ее в урну. Ножка осталась торчать, словно веха, которая отмечала этапы его замысла.

Через полчаса Рябов стоял на пороге салона магии и чародейства, как было написано на вывеске. Тесный коридорчик, оклеенный пестрыми обоями, упирался в дверь. Постучать или войти без стука?

Салон «Эрна» был куда меньше и скромнее черно-белой студии, где Маша фотографировала своих клиентов. Антон мельком отметил это, повернул ручку и молча шагнул вперед. В комнате, задрапированной фиолетовой тканью с золотым узором, сидела дебелая матрона.

— Слушаю вас… — заученно пропела она.

— Будешь слушать, куда ты денешься! — грубо бросил молодой человек.

Он не узнавал себя. Куда исчезла его обычная вежливость, хорошие манеры, усердно прививаемые матерью-учительницей? Смерть Тамары разбудила в нем худшие инстинкты, о которых он не подозревал.

— Что вам нужно?

Антон злобно уставился на чародейку. Она была похожа на постаревшую актрису: рыжие крашеные волосы; лицо, покрытое слоем пудры и румян; жирно подведенные глаза; густые ряды бус на дряблой шее.

На столе перед ней горели свечи, были разложены колоды карт.

— Ты убила мою любимую женщину! — процедил посетитель, ища глазами что-то наподобие ножки от штатива. — Ты ответишь за это!

— Я вас не знаю…

— Вот и познакомимся.

Он сел на мягкий стул напротив белой, как мел, Эрны и заложил ногу на ногу. Ее пальцы, унизанные перстнями, мелко дрожали.

— Ее звали Тамара, — заявил он. — Теперь она мертва. Ты отправишься следом за ней, чтобы вымаливать прощение!

— Я… не знаю… никакой Тамары…

— К тебе приходила Маша Рамирес, просила кое о чем.

— Я не знаю… никакой Маши…

— Плевать, как она назвала себя! Ира, Таня, Оля… Твое колдовство свело со свету женщину, которую… которую я…

У Антона свело горло, и он не смог окончить фразу. Глаза Эрны увеличились и слегка выкатились из орбит.