Обвив руками ее тонкую талию, он притянул девушку к себе.
— Роуз, страшиться нового — это не самое худшее. Худшее — это упустить счастливый шанс, позволить ему ускользнуть. Такие мгновения никогда не возвращаются…
Он склонился, чтобы завладеть ее губами, но ручка Роуз уперлась ему в грудь.
— Син, что ты делаешь? Чего ты хочешь?
— Хочу, чтобы мы наслаждались друг другом, чтобы мы приняли эту страсть, куда бы она нас ни вела… — Он запустил пальцы в ее кудри. — Давай наслаждаться жизнью вместе, Роуз. Перестань волноваться, прекрати думать, что случится или чего не случится! Мы оба уже довольно настрадались в жизни…
Роуз бесстрашно выдержала его взгляд.
— А что после?
— А после, — пожал плечами Син, — каждый из нас пойдет своим путем, сохранив воспоминания о счастливом времени, проведенном вместе. — Он ободряюще улыбнулся девушке. — Признай, что это куда более благоприятный исход, нежели тот, что мы с тобой пережили шесть лет назад!
И склонившись, он зарылся лицом в ее чудесные волосы, вдыхая их пьянящий аромат. И вновь тело его запылало. И вновь девушка оттолкнула его…
— Нет, нет, нет! — Роуз высвободилась из кольца его рук и принялась взволнованно мерить шагами комнату. — Случится именно то, чего я боялась больше всего на свете!
Син следил за движениями ее стройных бедер под платьем.
— Ты о чем?
— Син, неужели ты не видишь, что происходит? Всякий раз, стоит нам оказаться с тобой вместе, с нами это происходит — мы сходим с ума и делаем то, что приведет нас обоих к скверному концу!
— Разве это плохо, что нас влечет друг к другу? И принять с благодарностью то, что дарит нам природа — разве это безумие? Если это сумасшествие, то я радостно приветствую его!
— Однако ты и я — не единственные, о ком следовало бы подумать! — Роуз говорила всё более взволнованно. — Мы обязаны сдерживать себя… мы должны остановиться! Мы уже пережили итог подобного безумия — и ни ты, ни я не хотим пройти через это снова!
— Было время, когда и я так полагал.
— Было время? — Синие глаза Роуз устремились на Сина и сузились. — Да ты был в этом уверен еще в день моего приезда!
— Я передумал. Теперь я хочу…
— О, ш-ш-ш! Тише!
Син озадаченно моргнул. Она на него шикает! Никогда, никто, за всю его жизнь не смел на него шикать! Он не знал, что сказать…
— Шесть лет назад, — начала Роуз, — моя детская непосредственность была виной нашего поцелуя, и это сущая правда. Но именно твоя неуправляемая страсть сделала его таким… таким… — Девушка горестно покачала головой. — И сегодня, когда ты целуешь меня, я ощущаю то же потрясение. Мы с тобой — словно хворост. Огонек одной-единственной спички — и мы вспыхнем…
— Но это же хорошо…
— Это плохо! Знаешь, как стремительно сгорает хворост? Я не хочу этого, Син! Я не хочу таких отношений ни с кем!
…Странно, он никогда и не думал об их «отношениях». Улыбка тотчас исчезла с его лица.
— Более того, — продолжала Роуз, — ты сделал мою жизнь невыносимой!
— Как так? — растерялся Син.
— А все потому… все потому, что моя жизнь из-за тебя совершенно переменилась! Я не знаю даже, смогу ли вернуться домой, в Кейт Мэнор, и снова стать счастливой. — Губы девушки задрожали. — Дома я читала взахлёб, скакала верхом, занималась счетами за хозяйство, помогала отцу выращивать любимые его растения… А теперь я только и делаю, что думаю о тебе!
Син не знал, что ей ответить. Заметив его растерянность, Роуз крепко сжала губы.
— Твоя тетя совершенно права: играть с тобой в подобные игры означает заведомо проиграть! И я осталась в дурах! Что ж, отныне я не буду думать о тебе вовсе! Прощай, Син…
Она развернулась на каблучках и направилась вон из библиотеки, похожая на одержавшего трудную победу генерала. Она оставляла его… Да, она покидала его! Если бы ярость имела цвет, библиотека утонула бы в ярко-красном мареве. Не отдавая себе отчета в том, что делает, Син схватил Роуз за тонкое запястье и развернул ее лицом к себе.
— Отпусти меня!
— Нет.
Глаза Роуз яростно сверкнули, но вот она уже едва не плачет. Сердце Сина, казалось, пронзил невидимый кинжал.
— Син, чего ты хочешь? — беспомощно спросила девушка.
Черт возьми, он и сам не знал, чего именно хочет! Он знал одно: нельзя позволить ей сейчас уйти. Однако гордость не позволяла ему произнести это вслух. Да будь он проклят, если позволит себе подобную слабость — особенно с этой девушкой!
Что это с ним? Ведь это она хочет его покинуть, а не наоборот!
— Мы с тобой заключили пари уже дважды — первый раз устроили скачки, и ты выиграла у меня обманом, второй раз мы стреляли из лука, и я выиграл у тебя честно…
Раздосадованная, Роуз вырвала у него руку.
— Мы покончили с этими играми!
— Нет. Мы с тобой повязаны, Роуз! И нам нужно еще одно, последнее пари…
Он понятия не имел, о каком именно пари он говорит. Син знал одно: он должен выиграть время.
— Нет!
Он преградил девушке путь к дверям.
— Ты не можешь уйти! Не можешь, пока мы не решим…
Брови Роуз сурово сдвинулись, девушка попыталась обойти Сина. Он шагнул к ней. Нет, он не намеревался причинять ей вред, просто ему необходимо было приблизиться к ней… показать ей… доказать…
Губы девушки сжались в тонкую ниточку — глухо выбранившись, она ускользнула от него и скрылась за высокой спинкой стула.
— Стой, где стоишь! Для меня разговор окончен!
— А для меня — нет!
Син не знал, что собирается сделать, но, боже правый, сейчас он что-то сделает! Роуз крепко ухватилась за спинку стула и поглядывала в сторону дверей, ища пути к отступлению. Син легко вырвал у нее стул и отшвырнул его в сторону. Раздался жалобный звон хрусталя — опрокинулся столик со стоявшим на нем графином и вазочкой с конфетами. Но Син этого даже не заметил. Роуз, ахнув, бросилась бежать… однако Син перехватил девушку, поднял в воздух и перекинул через плечо, словно куль с мукой…
Из дневника герцогини Роксборо
Клянусь, мне это не померещилось: я своими глазами видела в окно, как мой племянник тащил куда-то мисс Бальфур. Во всех величайших любовных романах мира есть подобная сцена: герой, обуреваемый страстью, подхватывает героиню на руки и… Увы, приходится признать, что техника у Сина хромает на обе ноги…
Меня глубоко изумило, что он, имея солидный опыт общения со слабым полом, не понимает элементарного: женщинам вовсе не нравится, когда их тащат вниз головой — от этого у них портится прическа, а лицо приобретает малопривлекательный румянец!