– От сигнала радиостанции. Подключу перед самой установкой, чтобы на этой частоте случайно какая-нибудь помеха не прошла.
– Куда думаешь рацию прикрепить?
– Сюда, – Джин ткнул пальцем в широкую сторону эллипсоида.
– Не годится! Тогда она у тебя будет почти до земли висеть! Дорога плохая, сорвет. И видно будет… Сбоку прикрути!
– Тогда сюда! – теперь палец указал правильное место.
– Хорошо! Пока не стемнело, поезжайте к Дадашу. Абрека оттуда хоронить будут, это же его отца дом?
– Да, – кивнул Абрикос.
– Выразите соболезнование и скажите, что утром я лично приеду поддержать их в постигшем горе. И посмотрите – где будут стоять машины, выберите место, чтобы завтра сразу стать правильно… Мы должны приехать раньше него, а уехать позже, чтобы не вызвать подозрений…
Оловянный тяжелым взглядом обвел своих подчиненных.
– Запомните: когда все хорошо, то мелочи забываются. А когда случится то, что должно случиться, вспомнят все: кто что сказал, кто как смотрел, кто крутился возле машины… Поэтому прикиньте, как незаметно прикрепить мину… Лучше, чтобы никто вообще не видел Джина! И пути отхода на всякий случай посмотрите!
– Хорошо, Руслан, мы всё сделаем! – ответил за двоих Абрикос, и они с Джином вышли из дома, оставив Оловянного наедине с его мыслями.
* * *
С утра у дома Дадаша снова было многолюдно, снова ярко светило солнце с синего небосвода, но веселье сменилось горем: шайтан проделал свой ужасный фокус, и свадьба перешла в похороны.
Приезжие спешивались загодя и все близлежащие улочки были забиты машинами, но наиболее уважаемые люди подъезжали почти ко двору, оставляя автомобили на площадке, рядом с которой Абрека и настигла пуля. Оловянный, несомненно, относился к такой категории. Он приехал рано на новом, наглухо затонированном «Лендкрузере», полученном у главного врача СЭС [7] рябого Магомеда в счет выкупа за сына. За рулем сидел Мага Маленький, амир, как всегда, – рядом, сзади, на полу между сиденьями, лежал Джин, для удобства положив голову на мину. Почти сразу подъехал и стал рядом Абрикос с тремя охранниками на сияющей свежим лаком красной «девятке».
– Гля, как Вагаб постарался! – широко улыбаясь, он погладил идеально ровную крышу. – Движок и ходовую перебрал, кузов отрихтовал, заново выкрасил!
– А свой джип он видел? – спросил Оловянный.
– Нет. Я ему сказал, чтобы забрал в ущелье. По-моему, догадался: рожа была кислая…
– Ты тоже так не лыбься – не на праздник пришли…
Абрикос кивнул и придал лицу скорбное выражение.
Подъехало еще несколько автомобилей: на площадку вышли замглавы районной администрации, амир из Хасавюрта, уважаемый Шейх Казихан Али… Все перездоровались друг с другом за руку, поприветствовали Оловянного, а заодно и стоящего рядом Абрикоса, перекинулись несколькими словами печали и направились к дому усопшего.
Оловянный и хасавюртовский амир – высокий, худой, с окладистой бородой и цепкими глазами, задержались на площадке: один из охранников Абрека показывал им, как упал хозяин, и место, куда вонзилась пуля. Командиры со знанием дела осмотрелись.
– Не нашли, откуда стреляли? – спросил бородач.
– Нет, – покачал головой охранник. – Все вокруг перерыли – ничего не нашли…
– Может, оттуда? – Оловянный показал на противоположный склон горы.
– Да нет, далеко очень…
Хасавюртовский амир тоже с сомнением покачал головой.
– Далеко. Никак не попасть.
– А что за пуля? – поинтересовался Оловянный. – Нашли ее?
– Нашли. Винтовочная, но необычная. Больше, чем от СВД…
«Необычные пули у Абрека и Гюрзы, необычная гильза у Сапера… Откуда вдруг взялось столько необычного?» – подумал Оловянный. Ему все это сильно не нравилось.
Все места на площадке были уже заняты, когда подъехал светло-бежевый, с перламутровым отливом, «Ниссан Патрол» Абу-Хаджи. Водитель попытался было втиснуться с краю, между деревом и забором, но там явно не хватало пространства. Но тут Абрикос прыгнул в свою «девятку» и, сдав задом, освободил место амиру Дагестана. Короткий сигнал благодарности, и «Ниссан Патрол» встал рядом с «Лендкрузером». Абу-Хаджи степенно выбрался наружу, подошел к амирам, пожал им руки. Оловянный заметил, что его сопровождает новый начальник охраны. Светло-коричневый «Ниссан Кашкай» с четырьмя телохранителями остановился, не доехав до площадки метров тридцать.
– Твой человек проявил уважение, – сказал Абу-Хаджи, пожимая руку Оловянному. – Ты их хорошо воспитываешь.
Руслан прижал ладонь к груди и слегка склонил голову. Отогнавший машину Абрикос подбежал, запыхавшись, и почтительно поклонился главному амиру, будто подтверждая справедливость похвалы.
Они пошли к дому. Вокруг было много народу, все мужчины – небритые и в черных одеждах. Неожиданно для себя Абу-Хаджи ощутил косые, а иногда и откровенно враждебные взгляды. Не понимая, в чем дело, он с беспокойством оглянулся: далеко ли охрана? Но четверка бойцов держалась неподалеку.
Двор был забит мужчинами: старики сидели, молодые стояли, читали молитву. Женщины в доме сдержанно оплакивали умершего: на все воля Аллаха… Оловянный и Абрикос пожали руку Дадашу, сказали ободряющие слова. Тот выглядел очень удрученным и не мог скрыть горя. Абу-Хаджи тоже что-то говорил, но он его не слушал, только смотрел застывшим взглядом.
Тем временем тело закутали в саван, положили на одолженные в мечети носилки и накрыли чёрной буркой. Абу-Хаджи, Оловянный, хасавюртовский амир и замглавы района вынесли Абрека головой вперед и быстро понесли в сторону кладбища. Увидев их, ожидающие на улице частично рванулись вперед, часть расступилась и начала молиться, чтобы потом сомкнуться и двинуться за покойником. Заполонив улицу, траурная толпа полноводной рекой лилась в сторону кладбища, на котором покоились старшие Исраиловы. Абрек плыл по ней в свой последний путь, чтобы навсегда соединиться с отцом и матерью. Процессия двигалась почти в полной тишине, было слышно лишь шуршание сотен ног.
Женщины и дети остались в доме: в этом обряде участвовали только мужчины, причем оставаться в стороне считается нежелательным: похоронная процессия напоминает каждому мусульманину о смерти, а когда человек помнит о смерти, его сердце смягчается, он боится Аллаха, отстраняется от грехов и подчиняется Всевышнему. Поэтому в траурный поток влились охранники, водители, соседи… Улица опустела, опустела стоянка для машин.
Задняя дверца «Лендкрузера» приоткрылась, из затемненного чрева на четвереньках выскользнул Джин, прижимающий к груди свое изделие. Высокий клиренс позволил ему до половины влезть под «Ниссан Патрол», выбрать подходящее место и поднести к нему магнит. С чавкающим звуком мина прилепилась к днищу намертво. В прямом смысле слова.