— Злосчастные отбросы человечества, приготовьтесь открыть для себя то, что не удостаивали раньше своим вниманием!
Произнеся эти слова хриплым, страшным голосом, гид повернул в замочной скважине огромный ключ, который висел у него на большой цепи. Дверь со скрипом отворилась.
— Надо принести им немного масла, смазать замки и петли, — заметил Жозеф.
— Молчи, несчастный! Вот бездна, откуда нет возврата!
Отсветы массивных свечей на затянутых темной тканью перегородки — вот и все, что любопытные увидели в таинственной комнате. Распорядитель церемонии приказал всем присутствующим рассесться на табуретах и не сводить глаз с амбразуры в форме гроба. После чего смылся.
— До чего же тут свет зловещий! Явно добра не жди, — заметил Жозеф. Соседи на него зашикали.
В проеме появился стоящий вертикально гроб, а в нем — грациозная молодая женщина, задрапированная в белый саван, черты ее дышали живостью и довольством, словно ей очень нравилось ее обиталище. Жозеф закрыл глаза. И пожалел, что приоткрыл их, поскольку, как он и предполагал, перед ними развернулась кошмарная сцена. В мгновение ока молодая женщина смертельно побледнела и словно окоченела, у нее выпали волосы и зубы, глазницы ее опустели. Вскоре от нее осталась лишь красноватая масса, не имеющая ничего общего с очаровательной барышней. Но и этот пурпур растаял, как дым, и перед зрителями предстал скелет, явно очень довольный произведенным эффектом.
Колетт Роман встала, прошептала в ухо Катрин несколько слов извинения и ушла по коридору в сторону первого зала.
— Она решила нас покинуть? — удивился Жозеф.
— Она не выносит подобных зрелищ, и я ее понимаю, — ответила мадам Фулон.
Виктор воспользовался моментом, потянул за руку Шарлину Понти и продемонстрировал ей плюшевого крокодила.
— Вам должно быть стыдно! Разве можно так пугать маленькую девочку и угрожать мне через нее!
— Да вы бредите! — воскликнула актриса, гневно выпрямившись. — Вы свихнулись на тему этой зеленой нечисти? Фу, какой мерзкий зверь!
Пытаясь высвободиться, она нечаянно толкнула Пелажи Фулон. Вдова покачнулась и задела уходящую Колетт Роман, и та уронила на землю ридикюль. Она поспешно собрала рассыпавшиеся по полу вещи и упорхнула, на прощание бросив Жозефу:
— Я вернусь через пять минут, хочу подышать свежим воздухом.
Не отпуская руки Шарлины Понти, Виктор наклонился, подобрал с пола картонный прямоугольник и мельком взглянул на него. Это была фотография, но в сумраке плохо было видно, что на ней изображено. Он машинально перевернул карточку. На обороте было нацарапано несколько слов. Он отпустил Шарлину Понти и прочитал: Бульвар Бурдон. Лицей Карно. Потрясенный, он опять уставился на фотографию.
— Жозеф, посветите мне вашей свечой, пожалуйста.
Он различил силуэт улыбающегося блондинчика, наряженного в вышитый жилет и панталоны, зауженные на щиколотках. Сердце его заколотилось. Он застыл, как вкопанный, с фотографией в руке.
— Черт подери!
Он поднял голову. Колетт Роман стояла в дверном проеме. Через секунду их взгляды встретились, она развернулась и бросилась бежать.
— Эй! Постойте! — закричал он.
Он отодвинул в сторону Шарлину и ринулся вслед за Колетт. Догнал ее уже в последний момент у выхода.
— Мадемуазель Роман, вам нехорошо? Я могу вам помочь?
Она взглянула ему в глаза.
— Спасибо, сойдет, мне просто не нравятся такие зрелища. Мы встречаемся третий раз за эту неделю, что вы такое ищете, мсье Легри? Вы вечно оказываетесь там, где вас меньше всего ожидаешь застать.
— Это не случайность.
— Какой вы упорный! А что это у вас в руках? Вы впали в детство?
— Вы прекрасно знаете, что это за вещь. Это крокодил, — ответил он, сунув ей под нос игрушку.
— Вижу, вижу, а дальше что?
— Знаете ли вы молодую женщину по имени Лина Дурути?
— Она покупает продукты у нас в бакалее?
— Не знаю. Она была няней маленького мальчика, Флорестана Ноле.
— Вы думаете, я интересуюсь личной жизнью наших клиентов?
— Нет, конечно же нет, но только я нашел это под вашим столиком, и, поскольку вы уронили сумочку, я подумал…
Он показал ей фотографию. Она покачала головой:
— Никогда не видела этого мальчонку.
Заметив, как плотно Колетт стиснула челюсти, Виктор понял: она что-то скрывает. Он поинтересовался тихим, вкрадчивым голосом:
— А вы любите вашу работу, мадемуазель?
— Вы считаете себя остроумным?
Она выдавила подобие улыбки.
— В смысле, может, вам больше нравится заниматься с детьми? — продолжал он.
Она немедленно перешла к обороне. Улыбка превратилась в оскал.
— Издеваетесь надо мной? Как жестоко. А мне казалось, вы поддались моему обаянию…
Колетт Роман внимательно оглядела Виктора, пытаясь прощупать его взглядом, и отметила выражение напускной невинности на его лице.
— Я не издеваюсь, мадемуазель. Я знаю, что мой вопрос звучит как-то не очень логично…
— Да просто унизительный вопрос. Я интересую вас только в том плане, насколько из меня можно вытянуть информацию, господин журналист. Дайте мне это фото, я невнимательно на него посмотрела.
Он протянул ей фотографию, она взяла ее и разорвала на мелкие клочки, которые бросила в сточную канаву, и их унесло потоком воды.
— Что, довольны, мсье Легри? Было бы гораздо проще сказать мне, что вы от меня хотите услышать, гнусный проныра.
Она насмешливо смотрела на него. Он почувствовал внезапное облегчение, поскольку понял, что рассуждал верно.
— Это ведь вы, правда? Вы их всех убили.
Лицо Колетт потемнело. Она придвинулась к нему и почти закричала:
— Вы отдаете себе отчет в том, что говорите? Вы и правда думаете, что кто-нибудь поверит в подобную чепуху?
Одновременно она поглядывала на дорогу, выискивая возможность сбежать, но Виктор преградил ей путь, шаг за шагом тесня ее внутрь кабаре.
— Слушайте, — сказала она. — Начнем вот с чего. Докажите, что я виновна, и придумайте мне какой-никакой мотив.
— Докажу-докажу, мадемуазель Роман, — или лучше называть вас Лина Дурути?
— Зелина, мсье Легри, Зелина Дурути.
— Ну если вам так больше нравится. Что касается мотива, совершенно очевидно, что речь идет о сведении счетов, о хорошо выношенной мести. Что же на самом деле произошло в омнибусе AQ в апреле 1895 года?
Он схватил ее за запястья и потянул в первый зал.
— Оставьте меня! Как вы собираетесь доказать мою виновность, господин книготорговец?