– Она всегда поддерживает меня, мама. Всегда прощает, даже когда не должна прощать. Всегда знает, что сказать мне. Она успокаивает мне, но в то же время бросает вызов – и для нее я хочу стать лучше. Я знаю, что я ужасный человек, я в курсе. Я натворил столько дерьма, но Тесса не может уйти от меня. Я больше не хочу быть один, но никого другого я не полюблю – только ее. Я чувствую это, мам. Она – мое самое большое прегрешение, и ради нее я готов отдать свою душу.
Выпаливаю все это на одном дыхании, а когда я замолкаю, то вижу, что у мамы щеки мокрые от слез. Но она смотрит не на меня.
Я оборачиваюсь: позади меня, уперев руки в пояс, стоит Тесса; ее глаза полны удивления, а лицо все в слезах, как и у моей матери.
Мама сморкается, а потом говорит:
– Я пойду прогуляюсь немного… дам вам побыть вдвоем.
Она обувается, берет пальто и идет к выходу.
Мне ужасно неудобно, что ей приходится идти куда-то в канун Рождества, в такую метель, но сейчас мне надо побыть наедине с Тессой. Как только мама выходит, я подхожу к ней.
– То, что ты сказал… только что… это все правда? – спрашивает она сквозь слезы.
– Ты же знаешь, что да, – отвечаю я.
Уголки ее губ слегка поднимаются, она протягивает ко мне руку, а затем кладет ее мне на грудь.
– Я хочу узнать, что ты сделал.
– Конечно… только пообещай, что постараешься понять…
– Расскажи мне, Хардин.
– Пойми, что я не горжусь всем этим.
Она кивает, а я делаю глубокий вдох, и мы присаживаемся на диван.
Даже не знаю, черт возьми, с чего мне начать.
Тесса
Хардин бледнеет. Потирает руками колени. Проводит рукой по волосам. Смотрит в потолок, а затем снова опускает взгляд. Глубоко внутри он, наверное, надеется, что это поможет избежать беседы.
Но наконец начинает:
– Еще в Англии у меня была дерьмовая компания друзей. Думаю, они были такими, как Джейс… Мы придумали такую штуку… типа игры. Выбирали девушек друг для друга и соревновались, кто первым трахнет свою.
Внутри у меня все обрывается.
– На следующей неделе победившему доставалась самая горячая штучка, ну, и еще деньги…
– И сколько недель это длилось? – с печалью спрашиваю я.
Я не хочу этого знать, но должна.
– Прошло всего пять недель, прежде чем та девушка…
– Натали, – говорю я, связывая факты воедино.
Хардин смотрит куда-то в окно.
– Да… последней была Натали.
– И что ты с ней сделал? – Я боюсь услышать его ответ.
– На третьей неделе… Джеймс решил, что Мартин нам врет, и решил, что нужно доказательство…
Доказательство. Это слово будет преследовать меня вечно. Вспоминаю о запачканной кровью простыне, и грудь разрывается от боли.
– Не такие доказательства… – Он понял, о чем я думаю. – Фотографии…
Я открываю рот от удивления.
– Фотографии?
– И видео… – признается он, закрывая лицо руками.
Видео?
– Ты записывал секс с кем-то на видео? Она знала об этом? – спрашиваю я. Но ответ мне известен даже прежде, чем он качает головой. – Как ты мог? Как ты мог так поступить с кем-то? – Я начинаю плакать.
Меня поражает внезапная мысль, что я совсем не знаю Хардина, и я с трудом сглатываю комок, застрявший в горле. Я неосознанно отодвигаюсь от него и вижу, как его глаза наполняются болью.
– Не знаю… мне просто было все равно. Это было развлечением… ну, не совсем развлечением, но меня это никак не беспокоило.
Его честность словно ножом вонзается в мое сердце, и впервые я жалею, что он решил не скрывать это от меня.
– И что случилось с Натали? – спрашиваю я резко и вытираю слезы.
– Когда Джеймс посмотрел видео с ней… Он захотел сам ее трахнуть. А когда она ему отказала, он всем показал это видео.
– О господи! Бедняга. – Мне так жаль, что они сделали с ней такое – что Хардин поступил с ней так.
– Видео распространилось так быстро, что ее родители узнали о случившемся в тот же день. Ее семья занимала серьезное положение в их религиозной общине… и эту новость они восприняли не лучшим образом. Натали выгнали из дома, но слухи распространились, и частный университет, куда она собиралась поступать, отказал ей в стипендии.
– Ты разрушил ей жизнь, – тихо говорю я.
Хардин разрушил жизнь этой девушки так же, как мог разрушить мою. Ждет ли меня подобная судьба? Или я уже стала как она?
Я смотрю на него.
– Ты говорил, что никогда раньше не был с девственницей.
– Она не была девственницей. До этого уже спала с одним парнем. Но именно из-за всего этого мама отправила меня сюда. Там все знали об этой истории. Меня нет на видео. То есть это я ее трахал, но меня не видно – заметны только тату на моей руке. – Он ударяет сжатым кулаком по ладони. – Вот этим я и известен в родном городе…
Голова кругом.
– Что она сказала, когда узнала, как ты поступил с ней?
– Сказала, что влюбилась в меня… и попросилась пожить, пока она не найдет себе другое место.
– Ты согласился?
Он качает головой.
– Почему?
– Потому что не хотел. Мне не было до нее никакого дела.
– Как ты можешь так равнодушно об этом говорить? Ты что, не понимаешь, что ты с ней сделал? Ты ее обманул. Ты занимался с ней сексом и записал это на видео. Ты показал это своим друзьям и практически всей школе, и она лишилась стипендии и семьи – из-за тебя! А потом ты не нашел в себе ни капли жалости, чтобы помочь ей, когда ей некуда было пойти? – кричу я и встаю. – Где она сейчас? Что с ней стало?
– Не знаю. Я этим не интересовался.
Самое ужасное – каким обыденным и равнодушным тоном он это говорит. Это отвратительно. Я вижу закономерность, вижу сходство между мной и Натали. Мне тоже некуда было пойти из-за Хардина. Мои отношения с матерью разрушились из-за Хардина. Я влюбилась в него, когда он вел со мной свою грязную игру.
Хардин тоже поднимается, но не подходит близко, сохраняя дистанцию между нами.
– О боже мой… – меня трясет. – Ты и меня снимал на видео, снимал?
– Нет! Господи, нет! Я бы никогда такого с тобой не сделал! Тесса, клянусь богом, я не делал этого.
Глубоко внутри я верю его словам – по крайней мере этим, – хотя не должна.
– Сколько еще их было? – спрашиваю я.
– В смысле, сколько еще?