Софи не удержалась от улыбки.
— Должно быть, вы хороший отец.
— Если это так, то только потому, что жена ясно дала мне понять: каких бы успехов я ни добился в мире бизнеса, я должен помогать дома и с хозяйством, и с пеленками. — Генри рассмеялся. — Я мог провести день, заключая многомиллионные сделки с Токио, а потом, по дороге домой, остановиться у магазина, чтобы купить галлон молока.
— И дело того стоило?
— Мои дочери выросли разумными и рассудительными, а жена все еще меня любит. Что вы на это скажете?
— Думаю, вы очень счастливый человек.
Они подошли к одной из площадей, где под большим дубом в тени ветвей стояла скамья.
— Не хотите немного отдохнуть? — спросил Генри.
Софи заколебалась. Дома ее ждала работа — предстояло переделать массу дел.
Сунув руку в карман куртки, Генри достал два маленьких пакетика в красную и белую полоску.
— У меня есть орешки.
Софи невольно улыбнулась.
— Ну как тут устоять?
Усевшись рядышком на скамье, они несколько минут молчаливо лущили арахис, отправляя в рот ядрышки.
— Скажите, Софи, что вас тревожит на самом деле? Вы слишком взволнованы. Едва ли молодой Триборн тому причиной. Должно быть, в вашей жизни есть кто-то еще? — заговорил Генри.
— Возможно, — нерешительно отозвалась Софи. Она совсем не знала этого человека, но он удивительно располагал к себе, вызывал желание довериться. Судя по тому, как благоговел перед ним Картер, Генри, похоже, обладал немалым влиянием в деловом мире. Софи хотелось излить перед ним душу, но со времени окончания университета ее постоянно окружали люди, которым было от нее что-то нужно. — Чего вы от меня хотите? — недоверчиво прищурившись, спросила она. — Вы неплохо подготовились, прихватив с собой скульптуру и два пакета арахиса. Это не похоже на случайность.
Генри усмехнулся:
— Вижу, вы представитель нового поколения. Слава богу, я уже отошел от дел. Вы для меня слишком умны.
— Сомневаюсь. Итак, в чем дело?
Генри немного помолчал.
— Сестра моей жены живет в Уильямсберге. Выйдя на пенсию, я хотел уехать в какое-нибудь теплое местечко, где всегда светит солнце, но пришлось выбирать: либо мы остаемся здесь, либо теряем ее.
— Похоже, ваша свояченица неплохо умеет торговаться.
— Она настоящий деспот, — вздохнул Генри. — Но как бы там ни было, я ненавижу гольф, не выношу загородные клубы и не знаю, чем себя занять.
— Так вы тот человек, о котором упоминал Расселл.
— Да, это я. Мальчишкой я часто лепил фигурки из песка и глины. Хотел поступить в художественное училище, но отец отдал меня в школу бизнеса. В те годы я боялся его, как молодой Триборн своего папашу.
— Но, похоже, вы неплохо справились.
— Думаю, я унаследовал от отца деловую хватку. Но я довольно рано научился видеть в каждом контракте произведение искусства. Принимая решение, я задавался вопросом, кто мой противник — Гейнсборо [18] или Поллок [19] ?
— А может, Мондриан [20] ? — улыбнулась Софи.
— Если мне удавалось определить его стиль, я понимал, какую тактику следует избрать.
— А что украшало стены вашего кабинета?
Генри коротко хохотнул:
— Рисунки моих дочерей в рамах.
— Ах да. Семья. Все ради нее. А вас кому-то удавалось вычислить?
— До настоящей минуты — никому.
— Что возвращает нас к моему первоначальному вопросу. Чего вы от меня хотите?
— Мне нужен учитель. Вернее, единомышленник. Друг, разбирающийся в искусстве. Я люблю свою семью, но безумно скучаю по работе, и жена хочет, чтобы я почаще выбирался из дома.
— Друг, разбирающийся в искусстве? И вы думаете, что я подхожу на эту роль?
— Расселл Пендергаст подал мне эту идею. Вы ведь знаете, кто его отец?
— Рэндалл Максвелл, кажется? Ваш приятель?
— Не совсем. Мы не особенно дружны. Что же до его манеры вести дела, это Роберт Мотеруэлл [21] собственной персоной.
Софи, не удержавшись, расхохоталась. Она представила себе полотна Мотеруэлла — белые холсты с грубыми черными полосами и овалами, иногда с яркими вкраплениями красного. Живые, волнующие, незабываемые.
— Вам удалось взять над ним верх?
— Только однажды.
— А этот эдилинский священник на него похож?
— Больше, чем ему кажется. Если на то пошло, Расселл борется за слияние двух компаний — нас с вами. Он говорил, что вы начинающий скульптор и много работали с бронзой. Еще он рассказал, на что вам пришлось пойти ради сестры.
— Должно быть, он разузнал все это у моей подруги Ким?
— Думаю, да.
Хотя предложение Генри показалось Софи соблазнительным, она сомневалась, что из этой затеи выйдет что-то путное.
— Проблема в том, что наставник из меня никудышный. Вы сами видели. Преподаватель должен быть терпеливым. Его дело — учить. А я схватила вашу скульптуру и сломала. Учителя так себя не ведут.
— Учителей, о которых вы говорите, полно на каждом углу. Мне нравится одно изречение: «Кто умеет — делает, а кто не умеет — учит других».
— Я не вполне вас понимаю, — нахмурилась Софи. — Я ведь не могу ваять для вас, верно?
— Нет, но я мог бы наблюдать, как вы работаете, и учиться.
— Не знаю. — Софи с сомнением покачала головой. — Мне нужно как следует все обдумать.
Глядя в окно на удаляющихся Генри и Софи, Картер невольно скорчил унылую гримасу. Он был уверен, что Софи понятия не имеет, с кем разговаривает. Триборн-старший в сравнении с Генри казался жалким нищим. Похоже, отец лукавил, уверяя, будто Софи не место среди «людей нашего круга». Впрочем, Картер давно усвоил, что отец ничего не делает просто так. Он всегда преследует какую-то цель.
Подойдя к большому холодильнику у дальней стены, Картер открыл дверцу. Пока Софи ходила за плащом, Генри велел ему приготовить суп.