И то ли от этих мыслей, то ли оттого, что она сидела взаперти, то ли от непривычной и нелюбимой обстановки – у нее стало пропадать молоко. Спрашивали у патронажной сестры, педиатра. Свекровь таскала Галю ко взрослому участковому врачу и невропатологу. Все давали разные советы, от пресловутого чая с молоком до вечерних прогулок и валерьяновых капель, однако все было бесполезно. Молока в груди, вроде бы и немаленькой, становилось все меньше. «И не беда, – с фальшивой бодростью восклицала Антонина Дмитриевна, – будем вводить больше прикорма, есть молочная кухня». Но во взгляде ее, устремленном на Галю, читалась укоризна: «Как же тебя, такую, мой сынок выбрал, что ты даже не можешь ребенка выкормить?»
Владик
Подмосковье
Если бы «Восток», на котором полетел Гагарин, создавали обычным советским порядком – как иные продукты типа электробритвы, – он (думал впоследствии Иноземцев) не стартовал бы и к семидесятому году. Нет! Если б за дело не взялся харизматичный и пассионарный Королев, а его бы не поддерживал всей своей мощью коммунистического царька Хрущев, – никакого Гагарина Советский Союз первым не запустил бы. Но слова секретного постановления, что партия и правительство считают отправку человека в космос первоочередной задачей, открывали Королеву все двери. Они магически действовали на смежников, военных, проектантов, конструкторов, рабочих – на всех. Все были готовы работать днем и ночью, чтобы выполнить задачу. В результате, к примеру, даже не проект «Востока», а всего лишь его эскиз был подписан в середине апреля шестидесятого года. В тот момент, когда корабль уже существовал в металле и с ним проводились испытания.
Владик гордился не только тем, что его некий абстрактный труд вложен в проект «Востока»: он придумал для него важную систему – визуальной ориентации и ручного управления, шутка ли! Как и давал ему задание (в первый рабочий день нового года) Константин Петрович Феофанов, он придумал принцип, согласно которому пилот будет управлять включением тормозной установки (ТДУ). Для того чтобы изделие устремилось прямо к Земле, а не в другую сторону, его следовало сориентировать, во-первых, абсолютно горизонтально по отношению к старушке-планете, а во-вторых, направить двигателями строго против движения. И тогда тормозной импульс приведет спускаемый аппарат домой. Чтобы правильно сориентировать изделие, Владик придумал нанести на иллюминатор координатную сетку – когда летчик увидит, что горизонт строго параллелен кораблю, а поверхность планеты как бы убегает от него, можно включать двигатель.
Но на голой идее никто полететь не сможет (говорили им еще в институте). Поэтому от придумки, одобренной сначала Феофановым, а потом самим Королевым, до практического применения оказался длиннющий путь. И большая работа, которую делал далеко не один Владик, но и другие проектанты, смежники из других НИИ, конструктора и рабочие. Ручным управлением тормозного двигателя Владик и занимался всю первую половину шестидесятого года. И нельзя сказать, что в ту пору о жене и сыне не вспоминал – нет, вспоминал, и даже часто, особенно в свои одинокие вечера в домике в Болшево. И писал письма. И пару раз вызывал Галю на телефонные переговоры. Но, откровенно говоря, делать ручное управление для «Востока» ему нравилось больше, чем пестовать сына.
И вот однажды (это было сразу после Первомая) его вызвал к себе Феофанов. Был начальник озабочен и хмур. «Пиши заявление на командировку, я подпишу, и беги, оформляйся. Вылетаем сегодня в ночь». – «Куда?» – не удержался от вопроса Владик. «На ТП». ТП означало «Техническая позиция», или полигон в Тюратаме; это место впоследствии назовут космодромом Байконур. (Назовут, вероятно, неправильно, потому как «космодром», по аналогии с аэродромом, – место, откуда космические корабли не только стартуют, но и куда приземляются. А с Байконура ракеты только взлетали, а приземлился, всего один раз в жизни, единственный беспилотный «Буран».) Однако тогда ни первого слова, «космодром», ни второго, «Байконур», в лексиконе инженеров просто не существовало. Немногие посвященные, Владик в их числе, и без того знали, что означает «ТП», или техническая позиция. Сердце его радостно ворохнулось. А Феофанов, совершенно безжалостно, продолжал:
– Я не хотел тебя брать, и даже спорил с ЭсПэ, что ты там не нужен. Но он настоял: возьми, говорит, молодого инженера, пусть учится. Странный он человек! То настаивает, чтобы никого лишнего на полигон не брали, сам, лично, списки утверждает, полезных людей заворачивает. То явный балласт с собой тащит.
Намек был более чем прозрачен, а испытующий взгляд Феофанова, казалось, молчаливо вопрошал: «Ну, скажи-покайся, почему ты так полюбился Королеву?» Однако Владик только дернул плечами. Пробормотал:
– Может, раз сам Главный меня распорядился взять, значит, я действительно нужен?
Феофанов только хмыкнул в ответ.
Не рассказывать же начальнику, что дело, по всей вероятности, заключается в том, что мама, Антонина Дмитриевна, некогда, в баснословные тридцатые годы, с Королевым работала, еще в ГИРДе. И теперь Главный конструктор ОКБ-1 взял над Иноземцевым своего рода шефство (как выражались в пятидесятые). Решил оказывать протекцию. Ох, нехорошее оно слово, «протекция» (думал он тогда). Неприятное. Всеми осуждаемое.
Обижаться за словечко «балласт», которым наградил его начальник, Владик не стал. Он и вправду не очень понимал, для чего может пригодиться в Тюратаме. Но ни это, ни беспощадный приговор начальника не ухудшили его радостного настроения: он едет туда, откуда стартуют ракеты в космос!
Феофанов велел ему прибыть к двадцати одному ноль-ноль с вещами во Внуково и подойти к газетному киоску.
– Возможно, ты там увидишь знакомых, но никого не узнавай, ни с кем не здоровайся. Обозначь свое присутствие и отойди. Тебя позовут.
В итоге Иноземцев заработался и собирался совершенно впопыхах. И даже Гале с мамой письма перед поездкой не написал (хотя планировал). Мчался со своим чемоданчиком в Болшево галопом, чтобы не опоздать на нужную электричку. А потом еще трясся на автобусе от конечной станции, «Университета», во Внуково, боялся опоздать. На такси всяко получилось бы быстрее – однако такосомотор он тогда не признавал. Не ради экономии, естественно. Просто в его тогдашнем понимании на такси ездили только пижоны, стиляги. А если человек нормальный, то он использовал лимузин лишь по крайней необходимости, вроде свадьбы или родов. У него же неотложной надобности совершенно не наблюдалось – чемоданчик легкий, а он молодой.
В итоге Иноземцев успел-таки в аэропорт к назначенному сроку. Как велели, подгреб к киоску, помаячил, отошел. Подходили к условленному месту и другие люди, но незнакомые, и кто они, свои или чужие, было совершенно непонятно. Наконец, появился Константин Петрович – а вскоре и летчик подошел, с планшетом. Его окружили. Оказался в группе и Феофанов. Иноземцев подтянулся. «Кто по списку номер два, пожалуйте за мной», – молвил воздушный извозчик. Группа человек из пятнадцати, все сплошь мужчины в возрасте лет до сорока пяти (Иноземцев по виду самый молодой), последовала за ним по закоулкам аэропорта. Нескольких попутчиков Владик вроде встречал в коридорах ОКБ, но представлен никому не был.