– Но зачем, во имя всего святого, вам понадобилось убивать женщин? – спросил Холмс.
Родригес неторопливо подошел к камину и повернулся к нам:
– С чего мне ждать, что такой холодный, бесстрастный англичанин, как вы, сможет понять огонь страсти, полыхающий в сердце madrileno [20] ? Как вы можете со своей отсталой этикой и высохшей нравственностью познать те вершины экстаза, которых достигает мужчина, доминируя над женщиной?
– И высшая степень подобного доминирования, на ваш взгляд, убийство? – уточнил Холмс.
– Ну конечно! Как же вы не понимаете?! Никто не может доставить женщине такое наслаждение, как я. Ни один из мужчин не сравнится в этом со мной. Коль скоро женщина достигла с вашим покорным слугой этого высочайшего пика экстаза, зачем ей жить после этого дальше? – Пожав плечами, испанец добавил: – Впрочем, какая разница? Все равно жизнь этих девок не стоила и ломаного гроша.
На несколько мгновений мы с Холмсом лишились дара речи.
– Любая человеческая жизнь бесценна, – наконец выдавил я. – За исключением, пожалуй, вашей. Особенно после всех злодейств, что вы совершили.
Мои слова нисколько не тронули Родригеса. Все так же равнодушно он поинтересовался у моего друга:
– Я так полагаю, мистер Холмс, у вас самого дамы нет?
– Ошибаетесь: есть, – ответил Холмс. – И я храню ей верность всю свою жизнь. К сожалению, она слепа.
– Учитывая вашу внешность, оно может и к лучшему, – ухмыльнулся Родригес.
Не обратив внимания на очередную колкость, Холмс продолжил:
– В одной руке у нее меч, а в другой – весы. Мою даму зовут Фемида, богиня правосудия, и я, не жалея сил, служу именно ей. – Великий детектив снял плащ, стянул одну из перчаток, после чего подошел к испанцу и ударил ей его по лицу.
Сперва глаза Родригеса полыхнули от злобы, но потом он улыбнулся:
– Вы дурак, Холмс, и честь обязывает меня дать вам шанс выйти из безнадежного положения, в которое вы себя загнали. Я должен предупредить вас, что прекрасно владею рапирой, шпагой и саблей, а также стреляю без промаха.
– Мне все равно, – пожал плечами Холмс. – Выбирайте оружие.
Я пришел в ужас. Оттащив своего благородного друга в сторону, я прошептал ему на ухо:
– Вы что, с ума сошли?! Дуэли вне закона. Даже если вы возьмете верх, вас отправят за решетку.
– Только так я могу свершить правосудие, – также шепотом ответил мне Холмс. – Убийцу нельзя покарать по закону.
– А что если он победит? – возразил я. – Вы же прекрасно слышали, что он сказал. Он отличный фехтовальщик и стрелок.
– Правда на моей стороне, – покачал головой Холмс. – Если же он все-таки одержит верх, у вас есть пистолет. Застрелите его. Он не должен уйти от ответа.
От одной мысли о том, что мне предстоит, я побледнел:
– Холмс, я клялся беречь и защищать жизни людей, а не наоборот. Вы просите меня совершить убийство.
– Не убийство, Уотсон, а казнь, – твердо возразил Холмс. – Вы сами слышали, Родригес признался в своих преступлениях. Если мы дадим ему уйти, на вашей совести останутся жизни несчастных женщин. В Скотленд-Ярде скажете, что пытались меня спасти. Полиции известно, что он убийца, так что вам нечего опасаться тюрьмы.
Я замолчал, не зная, как еще убдеть Холмса. Нащупав рукоять револьвера в кармане, я содрогнулся при мысли о том, что вот-вот произойдет.
Холмс закатал рукава рубахи и повернулся к Родригесу:
– Ну так что же? Вы выбрали оружие, убийца беззащитных женщин?
– Estupendo! [21] – осклабился испанец. – А у вас крепкие нервы, сеньор Холмс. Мне даже немного жаль, что придется вас убить. – Он снял со стены пару сабель и бросил одну оппоненту.
Холмс поймал клинок на лету за эфес и взвесил в руке.
– Прекрасное оружие. Великолепно сбалансировано, – заметил он.
– Лучшая толедская сталь, мистер Холмс, – ответил Родригес.
Испанец оттолкнул ногой в сторону медвежью шкуру, а я сдвинул мебель, освобождая место. Родригес несколько раз рубанул воздух и принялся разминать ноги.
– Ради всего святого, Холмс, умоляю… – предпринял я последнюю попытку остановить безумие.
– Jacta est alea, Уотсон, – улыбнулся мне друг, сжав губы. – Жребий брошен.
– К бою! – крикнул Родригес и встал в стойку.
Холмс последовал его примеру. Отсалютовав противнику, он повернулся ко мне:
– Начинаем по вашей команде, Уотсон.
Я был в ужасе. Мне предстояло дать сигнал к началу дуэли, у которой могло быть только два исхода, причем оба кошмарные. В одном случае моему другу предстояло погибнуть, а мне лишить человека жизни, а в другом – мы с Холмсом оказывались виновными в убийстве высокопоставленного иностранного дипломата.
Вытащив дрожащей рукой из кармана платок, я произнес севшим голосом:
– Когда он упадет, джентльмены, начинайте. – С этими словами я разжал пальцы и быстро отошел назад.
Противники немедленно с яростью набросились друг на друга. Я знал, что Холмс в годы студенчества был лучшим фехтовальщиком во всем университете, но с той поры утекло немало воды, тогда как Родригес вплоть до недавнего времени, будучи кавалерийским офицером, ежедневно упражнялся в обращении с саблей. Кроме того, испанец был моложе Холмса. Мой друг бросился в отчаянную атаку, намереваясь как можно быстрее прикончить соперника, заставив испанца некоторое время отступать. Убийца, однако, оказался настоящим профессионалом, отвечая на каждый выпад Холмса. Постепенно положение поменялось на обратное, и теперь уже Холмсу приходилось защищаться. Родригес ухмыльнулся, преисполненный уверенности в том, что противник уже полностью выложился и от него можно не ждать сюрпризов.
Мне представлялось очевидным, что Холмс начал уставать. Его лицо блестело от пота, а рубашка стала насквозь мокрой. Родригес, скинув на пол бумаги, проворно вскочил на стол и обрушил на моего друга сверху удар, от которого прославленный сыщик ушел лишь чудом. Сабля Холмса описала сверкающую дугу – Шерлок попытался ударить противника по ногам, но Родригес легко подпрыгнул, избегнув клинка. В следующее мгновение испанец соскочил на пол, приземлившись на одно колено, и нанес колющий удар вверх, в бедро Холмса. Я ахнул от ужаса – по брюкам моего друга стало расползаться кровавое пятно.
Однако детектив едва обратил внимание на рану. Я знал, что причиной тому адреналин, бурлящий в его крови. В его глазах полыхал тот азарт, который мне доводилось видеть у солдат на поле боя в Афганистане.
– Touche! [22] – воскликнул он, мельком взглянув на рану, и снова бросился в атаку.