– Да.
– Что вы там делали?
– Да ладно вам, Лестрейд, – буркнул Холмс. – Нам обоим прекрасно известно, что Родригес и Душитель – одно и тоже лицо.
– Мне бы хотелось услышать ответ на мой вопрос, – упрямо склонил голову Лестрейд.
– Будь по-вашему, – развел руками Холмс. – Я хотел убедиться в том, что Душитель именно он. Вот я и зашел к нему задать несколько вопросов.
– И?
– Он признался в убийствах. Более того, он гордился совершенными злодеяниями и несколько раз с удовольствием подчеркнул, что не будет отвечать за них перед судом.
– Что было дальше?
– Я рассказал ему об Эмили, маленькой девочке, которую он осиротил, убив ее мать Харриет Перкинс. Мне кажется, это на него подействовало. Ну да, конечно, подействовало, если вы говорите, что он покончил с собой.
– Так значит, когда вы уходили от него, он еще был жив?
– Разумеется.
– Доктор Уотсон, вы все это можете подтвердить? – повернулся ко мне Лестрейд.
– Все именно так и было, господин инспектор, – соврал я.
– Меня смущают кое-какие улики, – признался полицейский.
– Какие же? – поднял бровь Холмс.
– Во-первых, я обнаружил капли крови на одном из кресел, расположенном на достаточно значительном удалении от тела. Во-вторых, эфесы сабель и рапир на стенах покрыты пылью. Все, за исключением одного. – Лестрейд внимательно посмотрел на моего друга. – Мистер Холмс, мне показалось, или вы действительно немного прихрамываете?
– Сущая ерунда, инспектор. Связки потянул.
Лестрейд с издевкой покачал головой:
– Ну как же можно быть таким неаккуратным, мистер Холмс? Надо себя беречь. А вы и простудились, и связки потянули. Кстати, а куда делись ваши симптомы простуды?
– Слушайте, инспектор, – вздохнул Холмс, – если у вас есть что сказать – говорите. Я устал и мне надо прилечь.
– Поправляйтесь, мистер Холмс, – надел шляпу Лестрейд. – Согласно официальному заключению, Родригес свел счеты с жизнью. Главное доказательство – предсмертная записка, которую мог написать только он. Надеюсь, ваша рана… то есть, я хотел сказать, ваши связки скоро заживут. До свидания, джентльмены.
Когда за инспектором закрылась дверь, мы с Холмсом переглянулись.
– Он знает, что мы лжем, – сказал я.
– Ну конечно, Уотсон, – мрачно улыбнулся Холмс. – Только что он может сделать? Убийство высокопоставленного дипломата в собственном доме вызовет ничуть не меньший международный скандал, чем обвинение того же дипломата в удушении трех женщин. Версия с самоубийством – единственная возможность избежать шумихи.
Я согласно кивнул. Прошло совсем немного времени, как в дверь с улицы кто-то позвонил. Минуту спустя миссис Хадсон ввела в гостиную нашего гостя. Им оказался не кто иной, как сам дон Педро Гарсия Манрике.
– Bienvenido [23] , дон Педро, – расплылся в улыбке Холмс и жестом предложил послу присесть.
– Доброе утро, джентльмены. – Дон Педро с чопорным видом опустился на краешек кресла. – Мистер Холмс, вы знаете, что Родригес мертв?
Мой друг молча кивнул.
– Так вы с ним побеседовали? – спросил дон Педро.
– Да, – ответил Холмс.
– Пытался ли он отрицать свою причастность к преступлениям?
– Вначале – да. А потом он не только признался в убийствах, но даже стал чваниться ими. Даже когда я сказал, что он осиротил маленькую девочку, дочку последней жертвы, он не выказал ни малейших признаков раскаяния.
Посол внимательно слушал Холмса, будто бы пытаясь понять, правду тот говорит или нет.
– Вы спросили Хосе об ордене?
– Да, но он сказал, что его куда-то дели слуги.
– Вы ему поверили?
– Нет.
– А между тем он говорил правду.
– Что вы сказали?! – Мой друг вскочил и сморщился от боли.
– Успокойтесь, мистер Холмс, – откинулся в кресле дон Педро. – Орден взял я.
Холмс, прищурившись, посмотрел на посла и сел.
– Не могли бы вы рассказать все с самого начала? – попросил он.
– Дело в том, мистер Холмс, что Родригес начал убивать не в Лондоне, – с тяжелым вздохом промолвил дон Педро. – В прошлом году по Мадриду прокатилась волна преступлений – злодей приканчивал проституток с помощью удавки. После того как капитан получил назначение в Англию, убийства в Мадриде прекратились, но начались здесь. Я должен был во всем убедиться наверняка. Я следил за Родригесом. Следил в ту ночь, когда была убита мисс Бэнкс. Увы, я не смог его остановить, но я видел, как Хосе покидал место преступления. Потом из дома выбежала мисс Райт. Я проскользнул в комнату и увидел, что натворил мой заместитель. Меня так потрясло увиденное, что я растерялся и не мог решить, как поступить. – Дон Педро снова глубоко вздохнул. – Я люблю свою страну, мистер Холмс, как и вы любите Британию. Мне была невыносима мысль о том, что испанские ордена носит тварь, на чьей совести, возможно, не одна человеческая жизнь. До того как установить за Родригесом слежку, я похитил его ордена. Я решил, пусть они лучше полежат у меня, пока я не выясню всю правду, ну а Хосе подумал, что их куда-то дел один из слуг. Чтобы навести полицию на след, я решил подбросить на место преступления орден за военные заслуги. Впрочем, я знал, что, даже при самом неблагоприятном для Родригеса стечении обстоятельств, его ждет лишь депортация. Честь семьи останется незапятнанной, а женщины в Мадриде снова окажутся в опасности. И тут я вспомнил о вас. Начальник полиции Томпсон неоднократно упоминал о вашей преданности идеалам правосудия и справедливости. Я выяснил, где живет подруга жертвы, написал ей анонимную записку, в которой предложил обратиться к вам за помощью, и сунул ее мисс Райт под дверь. Увы, она обратилась к вам слишком поздно, и нам не удалось избежать третьего убийства. Об этом остается только сожалеть. Одним словом, я знал, что вы единственный в состоянии мне помочь, и вы полностью оправдали мои ожидания.
– Но что вам мешало просто сказать, что Родригес – убийца? – спросил Холмс.
– Я не мог публично обвинить своего коллегу. Это стало бы нарушением испанского дипломатического протокола. Все должно было выглядеть так, словно полицейские органы Англии сами вышли на преступника.
Холмс смерил посла изучающим взглядом:
– Я наставил ошибок в предсмертной записке?
– Там имелось несколько огрехов, – признал дон Педро, – но дело не в них. Чтобы полиция поверила в подлинность подобного послания, оно должно было выглядеть более личным и более пространным. Эту задачу я взял на себя. А вот то, что написали вы, – посол протянул листок Холмсу.