Но Стеша тут стала резво отнекиваться:
— Не, я не курю!
— А я рази говорю, что куришь?.. У тебя внутри дым. Чуть что — и дымову завесу пустишь…
Стеша тихонько фыркнула.
Бабушка к ужину напекла картофельных шанег. Оказалось, что Стеша, как и Ваня когда‑то, слыхом не слыхивала про шанежки, и на вкус они ей были незнакомые. Ваня со знанием дела объяснял, что это за печиво. Стеша уплетала так, что за ушами трещало. Василиса Гордеевна только головой покачивала:
— Ишь ведь! Знать, на Первомайской улице народ‑то голодует!.. Шаньги–те только пикнули!
После ужина Стеша поразглядывала фотографии в рамке, походила возле печки — дескать, ого, какая громадина! Похвалила, хорошо, де, у них в избе, уютно и березовым лесом пахнет… Но за окошками черный всадник проскакал, а за ним другой, после третий, и каждый последующий был чернее предыдущего, — и девочка, повздыхав, стала прощаться, дескать, а то дома, на Первомайской, потеряют. Сама же незаметно Ване подмигнула — в гостиницу, де, спешу, а то не пустят. Ваня понимающе прикрыл глаза.
Совсем уже в ночь Ваня вспомнил про то, что так ведь сегодня до магазина и не добрался, проболтал с девчонкой. Важные, конечно, дела обсуждали, но назавтра-то хлебушка нет, молока тоже, да и шаньги только пикнули — чем завтракать? Ох, бабушка‑то утром задаст ему… Не хочется идти — да надо!
Вышел за ворота — а и Мекеша за ним увязался. Ваня повернул в сторону проспекта: на той его стороне, за дорогой, круглосуточный магазин работал — а козел в другую совсем сторону заворачивает, к балке… Ваня и так его, и сяк погоняет, нет, упрямый козел не туда норовит, куда следует.
— И куда тебя нечистый несет?! — Ваня кричит, козла‑то ведь запереть надо на ночь, на свое место посадить, а то еще отморозок какой‑нибудь зарежет ночью!
Мекеша по улице — Ваня за ним. Козел вдоль балки — Ваня за ним. Козел рогами книзу на дно обрыва сиганул — и Ваня туда же. Тут Мекеша затормозил — в ивовый ствол рогами уперся, и Ваня встал, будто тоже на иву налетел. Глазам своим не поверил. Туг, на дне балки, в зарослях папоротника, подсвеченная только серебристым светом месяца, спала юная десантница Степанида Дымова. Руку под щеку подложила — и сопит, а под головой красный вещмешок! Мекеша мекает тихонько, чтоб спящую не разбудить, дескать, а ты идти за мной не хотел, не зря ведь я звал‑то тебя, эх, дурень, ты дурень, языка козьего не понимаешь, учить тебя надо — да некому, и мне некогда!..
— Ладно, ладно, — Ваня ему шепчет, — молодец! Дома папиросочку получишь!
И Мекеша тут на радостях‑то как заорет во всю глотку: б–бе–е–е!
Девочка от козлиного вопля подпрыгнула на своей зеленой перине так, что чуть из обрыва не выскочила. А когда на место опустилась — увидела Ваню и насупилась. Мигом поднялась, пригладила свои рыжие космы и говорит:
— Ты что — следил за мной?!
— Очень надо, — Ваня обиженно отвечает. — Меня Мекеша сюда привел, у него нюх лучше, чем у собаки… Тебя что — из гостиницы выперли?
— Не выперли… Не хотела сразу говорить тебе — я ведь ни в какой гостинице и не жила. Это тоже проверка была. — Увидав, что Ваня нахмурился, Стеша заторопилась: — Меня они проверяли! С тобой‑то всё ясно, тебя они знают… Забросили меня, значит, в чужой город, без сопровождения, без денег — хотели посмотреть, справлюсь ли я, уцелею, нет ли… Теперь увидели — справилась. Уцелела.
— Ага. — В Ванину душу опять закралось сомнение. — А ты не врешь?!
— Дурак! — Стеша закричала. — Для чего бы?
Действительно, для чего? Совершенно не для чего… А вдруг это какая‑то игра?.. Нет, не игра. Кто так станет играть: вон, завалилась на дно балки и дрыхнет. Он козла ночью боялся за воротами оставить, а тут не козел — девочка…
— Знаешь что… — Ваня сказал, — пошли–ко к нам!.. У нас на сеновале места много, мягко там и безопасно, один Мекеша внизу шебуршится, дак он не страшный, даром что рога, как кинжалища!
И Степанида Дымова, ни слова не сказав поперек, подхватила свой красный рюкзачок, повесила на одно плечо и потопала за Ваней Житным, а козел вприскочку следом побежал.
Две ночи, два дня скрывал Ваня новую знакомую на сеновале, а на третий день бабушка Василиса Гордеевна учуяла, что дело не ладно. Только девочка спустилась с долгой лестницы — глядь! а внизу ее не только друг Мекеша поджидает, а и Василиса Гордеевна, руки в боки:
— Та–ак! Знать, в городе Чудове еще одна Первомайска улица завелась — на нашем сеновале! Уж кто ее только строил — не крысы ли с мышами?!
Стеша тык, мык, а ничего сказать не может, кроме того, что она, де, хотела посмотреть, какие сеновалы бывают, никогда, де, не видывала. Но бабушка Василиса Гордеевна только головой покачала:
— Ох ведь! Уж ври, да не завирайся! Беспризорница, что ль, жить, что ль, тебе негде? — спрашивает.
Стеша насупилась и… кивнула! Ваня, стоявший в дверях, только глаза выпучил. А Стеша на него и не смотрит, рассказывает:
— Я ведь тоже с бабушкой жила, в Новгороде-на–Волхове, в коммуналке комната у нас была, а полгода назад бабушка возьми и умри! Соседка всю квартиру на себя переписала, на лапу дала кому надо — и всё, меня в детский дом отправили! А чего я там не видала!
— Убегла, что ли? — Василиса Гордеевна спрашивает.
— А то! — Стеша отвечает. — К тетке подалась, на юг… Только не доехала еще…
Ваня к косяку дверному прислонился, руки на груди сложил и прямо из себя выходит, злится: а ему‑то, ему‑то наплела, вот ведь брехушка! Да, но ведь она знала, как его зовут, искала зачем‑то! Что‑то тут не так, не сходится что‑то, не стыкуется…
А бабушка Василиса Гордеевна повернулась уходить, ушла уж, да вдруг обернулась и говорит:
— Собирай свои манатки, ежели они есть, — и перебирайся в избу! Кто знат, когда еще до тетки‑то доберешься! Найдем уж, где положить тебя…
И Стеша мигом взлетела на сеновал за рюкзаком, а соскакивая с третьей перекладины, едва ноги не переломала. А когда шла мимо Вани, — а он так ведь и стоял укоризненным соляным столбом, — палец к губам приложила, дескать, молчи, молчи, всё потом объясню. Он и потянулся следом за бабами.
Когда же они до дровяной работы добрались: Ваня ухает колуном, а Стеша полешки складывает, — мальчик и высказался наконец (долго терпеть‑то пришлось, Стеша всё возле бабушки отиралась):
— Брехло собачье! Так бы и сказала: что жить тебе негде! Зачем наврала‑то с три короба?!
И колун засадил в суковатый чурбак, никак вытащить не может, за клином придется бежать, толстенное дерево‑то было, кто только срубил такое…
А девочка не краснеет, а только хвалится:
— Нас этому в разведшколе учили! Без вранья нельзя — «легенда» называется! А ты что думал — что я бабушке твоей всю правду выложу?! Дескать, меня послали внука у вас забрать и на Кавказ увезти, на опасное правительственное задание: полоненных русских офицеров выручать?! Ты в своем уме?! Что бы она мне сказала, подумай башкой своей дырявой?!